путешествия по Европе – он ожидал большего, а потому был разочарован. Впереди у него будет ещё много – очень много – таких разочарований от встреч с просвещённым Западом, и он к ним привыкнет и съест не один пуд соли, прежде чем выработает в себе и у своих помощников чувство реального восприятия людей и событий. А пока… Пока было сделано то, что можно было сделать.
Царь торопился в Москву, получив известие о стрелецком бунте. Он скрежетал зубами от злости и бессилия и ругал самыми нехорошими словами сводную сестрицу Софью, ссаженную с трона и постриженную в монахини Новодевичьего монастыря. Пётр был уверен, что новое возмущение стрельцов было её рук делом. Не успокоилась, змея подколодная, и из монастыря протягивает своё поганое жало, чтобы ужалить в самое больное место и в самый неподходящий момент! Переговоры в Вене пришлось прервать, скомкать и перепоручить их Возницыну, чтобы самому мчаться в первопрестольную. Царю всё время казалось, что намыленные, словно уходившие от погони, кони еле плетутся по разбитому шляху и время от времени нетерпеливо покрикивал на кучера.
– Загонишь лошадей, ваше величество, – попытался предупредить сидевший рядом Данилыч, но Пётр сам, как лошадь, закусившая удила, так нервно задёргал левой щекой и бросил на денщика такой испепеляющий взгляд, что Меньшиков прикусил язык.
– Замолчи! Убью, пёс поганый!
Во время Великого посольства царь выяснил неприятную для себя истину: Россию ни одна европейская столица не любила, не уважала и в свои расчеты не принимала. Совсем недавно в Вестфальском мирном договоре от 1648 г. Россия упоминалась на предпоследнем месте перед Трансильванией! За прошедшие полвека она не только поднялась, но и здорово упала во мнении европейцев. Ж.Ж.Руссо в «Общественном договоре» писал: «Русские никогда не будут народом истинно цивилизованным, потому что их цивилизовали слишком рано. Петр имел подражательный гений – истинного гения, который создаёт всё из ничего, у него не было». И это было сказано уже после того, как Пётр во всю «рубил» окно в Европу. Накануне восемнадцатого столетия Россия находилась в страшном упадке и при полном истощении сил и казны. В 1683 г. князь Василий Голицын, фаворит и главный боярин правительницы Софьи, послал в Европу послов и везде объявил: Москва подтверждает все существующие договоры, то есть, дал понять, что Россия согласна терпеть унижение от всех, кто когда-то отнял у неё земли. Инициативе Голицына особенно порадовались поляки и шведы, оттяпавшие у деда и отца Петра западные земли, всю Прибалтику, часть Карелии и Ингрии.
Такая Россия была первым кандидатом на колонизацию ведущими европейскими державами. Подобные идеи вынашивались тогда во многих европейских столицах: в Стокгольме, Вене, Амстердаме, Париже и Лондоне, а знаменитый Лейбниц даже составил подробный план этой колонизации. Не появись у русского трона Пётр, и «московитам» была бы уготована судьба, выпавшая на долю Африки, Южной Америки и Азии.
Первое унижение Пётр пережил в Риге, когда в конце марта, до наступленья весеннего бездорожья, Великое Посольство прибыло в столицу Лифляндской провинции шведов. Здесь Пётр из-за начавшегося на Двине ледохода был вынужден задержаться на одиннадцать дней. Впрочем он не жалел об упущенном времени и хотел употребить его с пользой. Царю было любопытно узнать устройство рижской крепости, перед стенами которой сорок лет тому назад безуспешно топталось, а потом и вовсе попятилось войско его отца, «наитишайшего» царя России Алексея Михайловича.
Рига. Гравюра XVIII века.
Шведский генерал-губернатор Риги граф Якоб Дальберг, многоопытный воин и мудрый политик, выходец из крестьян, верный пёс Карла ХI в Лифляндии, встретил русских с известным недоверием, но всё же оказал им полагающиеся почести: его солдаты дали пушечный салют при въезде и выезде царя (Дальберг и его подчинённые делали вид, что не знают о нахождении в составе посольства московитов самого царя), разместили гостей в лучших апартаментах и предоставили послам соответствующее их статусу обслуживание. Но в целом приём был сдержанным, холодным, скуповатым – именно настолько, насколько позволяли это сделать принципы шведского гостеприимства по отношению к своему старому и грозному восточному противнику. Шведы, как никто в мире, умеют отвешивать гостям показные гранулы уважительного почтения, сохраняя к ним в душе фунты презрения и подозрения.
Русские, несмотря на свою неопытность и простодушие, сразу почувствовали, что их пребывание в Риге, центре Лифляндской провинции, восточном форпосте шведского королевства, не очень-то желательно. Так шведы не подпустили царя к крепостным стенам, когда он решил полюбопытствовать, что же не позволило в своё время его отцу взять Ригу. Часовые пригрозили ему даже применением оружия. То же самое произошло при попытке Петра взглянуть на стоянку на рижском рейде голландских кораблей. Были отмечены попытки задержания русских курьеров и досмотра их пакетов. За пропитание, за крышу над головой и вообще за все услуги с русских драли втридорога.
Царь был разгневан, и скоро – всего через два года – он припомнит шведам этот приём в Риге, чтобы использовать его в качестве одного из обоснований для объявления войны Стокгольму. Конечно, с формальной точки зрения, шведы в своё оправдание могли всегда сослаться на то, что среди русских «гостей» царя не было, но Пётр отлично знал, что Дальберг знал, кто скрывается под именем стольника Петра Михайлова, так что мог бы действовать подипломатичней. Но шведы в то время вели себя довольно высокомерно – и не только по отношению к московитам.
Следующим пунктом на пути Посольства была Курляндия. Митава оказала русским на редкость радушный приём, герцог Фридрих-Казимир, вассал польского короля, зависимый от всех и вся, висевший между небом и землёй, проявил разумную предупредительность: для разменной карты, которой тогда считалась Курляндия в Европе, и русские могли пригодиться. Курляндия для Петра не представляла самостоятельного интереса, но он «уважил» курфюрста и разгостился у него чуть ли не целый месяц. Царь встречался с курфюрстом три раза, держался запросто, поднимал на руки маленького наследника, тормошил его, целовал и обещал женить на какой-нибудь московской царевне. Министр курфюрста барон Бломберг пишет, что царь уже в Митаве высказывал заинтересованность в приобретении какого-нибудь города-порта на Балтике.
Потом была Восточная Пруссия – Бранденбург с Кёнигсбергом и с хитрым, тщеславным курфюрстом Фридрихом III, тоже вассалом Речи Посполитой, но, в отличие от своего курляндского собрата, испытывавшим непомерные претензии на самостоятельное будущее. Встреча царя с курфюрстом состоялась 9 мая. Фридрих-Вильгельм начал со всех сторон обхаживать молодого царя и устроил ему пышный приём. Курфюрст имел свои интересы, ему снилось и виделось, как курфюршеству Бранденбургскому присваивается статус королевства, а он сам становится в один ряд с королями и императорами Европы. Для осуществления своей мечты Фридриху не хватало самого малого – согласия австрийского кесаря и некоторых других могущественных потентатов. Но европейские дворы не спешили утешить самолюбие пруссака и обставляли возвышение курфюршества различными условиями. Русский царь ехал в Европу, и кто знает, мог бы сыграть положительную роль в деле Фридриха [1].
Официальные переговоры и приём Великого Посольства имел место лишь 12 дней спустя. Ф.А.Головин в приветственной речи к курфюрсту объявил официальную цель русских – подтвердить антитурецкий союз и активизировать военные действия против Османской империи. Фридрих-Вильгельм лишь в общих чертах заявил о своей готовности содействовать Москве делом, но в своём ответе даже не упомянул главных противников Священной Лиги – турецкого султана и крымского хана. 24 мая курфюрст пригласил русских послов и «знатных волонтиров» к себе на ужин. Здесь-то и состоялся дебют Петра на дипломатическом поприще.
Хитрый курфюрст сразу предложил Петру договор о вечной дружбе. Какой бы слабой ни была Россия, а договор с московским царством мог вполне поднять авторитет Кёнигсберга. Вечная дружба была нужна и Петру, и он с удовольствием пошёл навстречу курфюрсту. Но когда русские стали изучать текст проекта, то неприятно удивились. Первые четыре статьи представленного проекта договора возражений не вызывали: вечная дружба, выдача преступников, обучение русских в Бранденбурге военному делу и торговля, – всё это было на руку и Москве. Но вот остальные три статьи таили подвох и оказались неприемлемы. Статья 7, к примеру, требовала, чтобы бранденбургским послам оказывали такие же почести,
