За короткий срок успел побывать в далекой и необжитой Советской Гавани, поразился, до чего же она удобна, защищена от всех ветров, бушующих рядом, в Охотском море, где "ветерок в семь баллов - норма", до чего прекрасна, окруженная яркой тайгой и скалистыми берегами бухт, не зря в старые времена ее называли Императорской, а первооткрыватель, соратник Невельского Н. К. Бошняк, завидев такое чудо природы, как весь этот широкий залив и его спокойные глубокие бухты, скомандовал: "Шапки долой!.." Побывал и в Находке, действительной находке для поколений будущих моряков, и в заливе Америка, в бухтах Ольга, Владимир, в Посьете, на самой южной границе операционной зоны флота, дивился совсем уж странному названию одной из бухт - Лошадиное Копыто - и романтике обширного залива Петра Великого: Улисс, Патрокл, Диомид - так были названы и суда русских гидрографов, побывавших здесь в прошлом столетии; видел острова Аскольд, Русский, архипелаг, носящий имя моряка и композитора Римского-Корсакова, пролив Босфор Восточный; через Босфор Западный Кузнецов ходил за годы службы не раз - сколько радости и открытий для сердца моряка! От летчиков, от спутников с эсминца и сторожевика доходили мельчайшие подробности его поведения, и уж конечно не упустили, как попал впросак на одном из "шквалов", не зная нрава здешних морей и бросив нетерпеливо командиру: "Почему не поворачиваете?! Давно пора!" Командир - хотя и мал его кораблик, но морячило опытный, знает, где, когда и как поворачивать в морях Тихого океана, - ответил эдак лениво: "Подстерегаю, товарищ капитан 1 ранга, когда уймется волна и позволит повернуть. У нас тут чихнуть не успеешь, опрокинет..." И рассмеялся капитан 1 ранга, не обиделся.
Значит, и верно, готовится принять флот, спешит до зимы побольше узнать, все увидеть своими глазами, жадно знакомится с условиями здешней жизни, службы, плавания, а они тут сложнейшие. Вот лягут с мая на все лето густые туманы, не пробиваемые ветрами даже в сильнейший шторм, и снова придется морякам пробираться буквально "на ощупь" сквозь лабиринты несметных островов, гранитных скал-кекуров, в хаосе изменчивых течений, постоянно измеряя глубины. Если будет чем измерять, если получит наконец флот достаточно приборов, какими оснащают новые подводные и надводные корабли. А то всем назначаемым сюда командирам приходится семь потов с себя спустить, прежде чем научатся плавать и днем и ночью по опасным фарватерам да еще в густом тумане при видимости, равной нулю. Не случайно в кают-компаниях тихоокеанских боевых кораблей того времени, переделанных в лучшем случае из старых пароходов Добровольного флота, вывешивали нарисованные маслом на линолеуме немые карты труднопроходимых районов, и возле этих карт разгорались азартные штурманские турниры с участием всех плавающих на корабле командиров...
И вот за два месяца до той мимолетной встречи комфлота и командира "щуки" все произошло так, как и ожидали: в январе 1938 года капитан 1 ранга Н. Г. Кузнецов вступил в командование Тихоокеанским флотом. Командующих себе не выбирают, их назначают, им подчиняются. Однако авторитета приказом не создашь. А репутация, если нет сложившейся, возникает из поступков, решений, отношений с людьми. С чего начнет? Управится ли с таким флотом? Долго ли продержится?
"И я стараюсь..." Человек, который может, не чинясь, так просто понять трудности лейтенанта на большой командирской должности и сам довериться его, лейтенантскому, пониманию, необходим флоту. Тревожились, приглядывались, волновались, но всем, кто с ним сталкивался даже мимолетом, особенно молодым, хотелось, чтобы такой человек, свой, моряк, понимающий корабельную службу, "испанец", как тогда с уважением произносили, прижился, остался надолго, управился с возложенной на него государством ношей.
2. Красная, 40...
Как же случилось, что капитан 1 ранга, не имея опыта командования даже небольшим соединением кораблей, сразу возглавил флот, да еще в таком районе мира, как взрывоопасный Дальний Восток, где милитаристская Япония, оккупировав Манчжурию, подступила к нашим границам, где месяца, а иногда и дня не проходило без пограничных инцидентов на сухопутье и на море, где реальной угрозой стал антикоминтерновский пакт, нацеленное на нас острие фашистской оси Берлин - Рим - Токио? Каким даром, какими командными и организационными способностями он обладал, какую школу военно-морского оперативного искусства до этого освоил, чтобы справиться с такой неимоверно тяжелой ношей, достойно нести ее в условиях оторванности от столицы и повышенной самостоятельности там, где командование Особой Краснознаменной Дальневосточной армией вверили не какому-нибудь, пусть и одаренному, полковнику, а прославленному маршалу Василию Константиновичу Блюхеру, прекрасно знающему все политические и военно-стратегические сложности этого региона Азии, полководцу, о котором в те времена маршал Ворошилов, подчеркивая его талант, вес и авторитет, говорил: "Там, где Блюхер, можно держать на один армейский корпус меньше..."
В одном из писем к другу Николай Герасимович Кузнецов вроде бы шутя, смеясь над собой, писал: "После того, как набросал черновики воспоминаний "за всю свою драматическую жизнь" и подсчитал, сколько раз был контр-адмиралом (2), вице-адмиралом (3), адмиралом (2) и Адмиралом Флота (2), сейчас отрабатываю период "доиспанский"..."
"Доиспанский" - это годы нормального прохождения военно-морской службы молодым человеком послереволюционной поры. Нормального для того времени, но и необыкновенного. Необыкновенность была социальным явлением, плод самой революции, если крестьянский парень с трехклассным церковноприходским образованием смог за короткий срок достичь, дорасти до командира крупного военного корабля.
Во время одной из поездок по Дальнему Востоку я неожиданно услышал два слова, открывшие мне дверь в ту необыкновенную эпоху. Летом 1978 года, стремясь выбраться из отдаленного уголка на берегу Татарского пролива в Петропавловск на Камчатке, я вылетел наконец случайно оказавшимся там самолетом. Моложавый контр-адмирал нового, океанского поколения Николай Гаврилович Клитный - это был его служебный самолет - расспрашивал меня о работе над книгой о Кузнецове, выказывая, к моей радости, горячий интерес к не забытой и современными моряками исторической личности. Выслушав довольно длинную, очевидно, настойчивую и пристрастную речь о человеке, подчинившем себе все мои помыслы и замыслы в последнее время, он неожиданно сказал с лукавинкой: "А вы знаете, и я, можно считать, был знаком с Николаем Герасимовичем. Задолго до войны. Не удивляйтесь - он носил меня на руках. В буквальном смысле слова. Нянчил. Он и Рамишвили, знаете, был такой адмирал Симон Рамишвили, соратник Кузнецова по Испании. Хотите, дам вам адрес матери в Ленинграде? Отца уже нет в живых. А они оба хорошо знали Николая Герасимовича в те годы. Они жили, когда я родился, на Красной, сорок..."
