Итак, главной артисткой была ситцевая кошка, Рома — режиссёром, а Марина с игрушечными зверями и деревянной матрёшкой — зрителями. Можно было бы начинать игру в «театр», но не хватало сцены.
Тут на помощь детям пришёл наш знакомый — вагоновожатый Василий Антонович. Это был давнишний друг отца и Ромы. Узнав об увлечении детей кукольным театром, он смастерил для них три деревянные рамы с подставками и предложил вставлять в рамы декорации.
Рома недурно рисовал, декорации были немедленно сделаны, и Рома сказал:
— Теперь у нас настоящий театр!
Подаренные рамы имели ещё одно достоинство: они легко разбирались и складывались.
Однажды прихожу я с работы и застаю в детской такую картину: посреди пола сложена куча дощечек — разобранный «театр», изображающий костёр; вокруг сидят и стоят куклы и звери: это мальчики — пасТухи. Чуть поодаль «а полу сидит Рома и глухим, таинственным голосом читает отрывок из тургеневского «Бежина луга». Марина, не сводя с брата глаз, напряжённо слушает. Внезапно, она начинает лукаво улыбаться, а потом и смеяться в голос.
— Ты что? — спрашивает Рома. — Тут же совсем не смешно, а страшно!
— Страшно, — подтверждает Марина. — И мне тоже страшно. И смешно, что страшно! Вот я и смеюсь…
Брат и сестра жили дружно. Ссоры были редкими и недолгими, а с некоторых пор прекратились совсем.
Возвращаюсь я как‑то из школы и ещё на лестничной площадке слышу крик. А надо сказать, в доме у нас никто никогда не повышал голоса. Мы старались действовать на детей внушением, уговорами, иногда строгими приказаниями, но никогда «и я, ни отец, ни няня не позволяли себе окриков. Поэтому крик, раздававшийся из квартиры, напугал меня.
Волнуясь, открываю ключом дверь, вхожу прямо в детскую и вижу: на полу сидит Марина и что‑то крепко прижимает к груди. Около неё стоят насупленный Рома и растерянная няня. Марина громко кричит:
— Ничего не дам! Всё моё!
— Что случилось? — спрашиваю.
Вошла я неожиданно, за Марининым криком никто не слышал моих шагов. На вопрос мой все обернулись. Марина сразу же замолкла. Ещё раз, уже строго, спрашиваю:
— Почему крик? Что случилось?
Наперебой принялись рассказывать. Сразу я поняла только, что кто‑то привёз детям игрушки, а Марина всё забрала себе. Наконец я попросила няню толком объяснить мне, в чём дело. Оказывается, утром к нам приехала из Харькова моя двоюродная сестра. Рома был в школе, и все привезённые подарки тётя отдала Марине, предупредив, однако:
— Это вам обоим. Придёт Рома — поделись с ним.
Весь день Марина играла новыми игрушками: впрягла лошадь, посадила в тележку куклу и бегала с ними по комнате. Когда вернулся Рома, няня ему сказала:
— Тётя привезла игрушки. Велела вам поделить их между собой.
Рома пришёл в восторг и от лошадки, и от куклы, и от тележки. Спросил Марину:
— А мне что?
Марина насторожённо посмотрела на него:
— А ты что хочешь?
— Лошадь! — не задумываясь, ответил мальчик.
— Нет, лошадь не дам! — Марина прижала к груди лошадку.
— Тогда дай мне тележку, — нерешительно проговорил Рома.
— Не дам — м-м! — ещё твёрже повторила Марина.
— Тогда хоть куклу, — взмолился Рома.
— Ничего не дам! — закричала Марина.
— Это нечестно, нечестно! — проговорил Рома и попробовал отнять у сестры одну из игрушек.
Марина подняла крик. В эту минуту я и вошла в комнату…
Я забрала все игрушки и сказала:
— Игрушек не получите совсем, пока не научитесь дружно играть.
Дети растерянно переглянулись. Я ушла в другую комнату, унося с собой игрушки. А через несколько минут ко мне робко вошла Марина и, заглядывая мне в глаза, сказала:
— Мамочка! Мы уже научились! Мы будем вместе играть всеми игрушками.
— Ну, а если кто‑нибудь из вас опять затеет ссору?
Марина сдвинула брови, долго думала и наконец заявила:
— Мы будем через день уступать: день я, день Рома. Хорошо? — И крикнула в коридор: — Рома! Рома! Я придумала, только ты согласись, пожалуйста!
Рома, конечно, согласился. И даже прибавил от себя ещё одно условие:
— Имениннику уступать без очереди!
С тех пор ссоры прекратились. Установленный порядок считался священным, и ни Рома, ни Марина никогда не нарушали его. Когда брат и сестра стали взрослыми, они часто вспоминали свой детский договор: если у них возникал по какому‑либо поводу спор, они устанавливали, чья очередь уступать, и спор быстро прекращался…
Рома пошёл в школу семи лет. Марина начала скучать без брата. Вместе с няней она ходила в школу встречать Рому. Приходили задолго до конца уроков. Марина брала с собой полный набор игрушек — коровку, лошадку, овечку, обезьянку, — раскладывала всё это на скамейке в школьной передней и в ожидании брата играла.
Но как только после звонка в конце коридора появлялся Рома, игрушки поспешно убирались в коробку и Марина чинно садилась на скамью, «как большая». Рома вручал сестрёнке что‑нибудь вкусное из своего завтрака, и она тут же с аппетитом ела. Потом вместе шли домой, по дороге рассказывая друг другу самые свежие новости.
В те вечера, когда к отцу приходили ученики, Марина внимательно прислушивалась к пению, доносившемуся из кабинета. Не раз отец заставал её у двери своей комнаты, когда ученики пели её любимые романсы и арии из опер. Больше всего любила Марина арию Марфы из оперы Римского — Корсакова «Царская невеста».
Потом она тихонько напевала эти арии, романсы, песни. У неё был абсолютный слух, и она очень правильно повторяла запомнившиеся мелодии.
Когда Марине было пять лет, отец показал ей ноты. Ему не понадобилось несколько раз твердить названия нот, объяснять, как они пишутся и где находятся «а клавиатуре. Марина очень быстро схватывала и запоминала всё, что показывал ей отец. С тех пор нам трудно было отвлечь её от рояля. Как только отец уходил, закончив свои занятия с учениками, Марина занимала его место за роялем.
Однажды я услыхала тихое, но очень верное пение. Осторожно вошла в комнату и увидела: на пюпитре стоят раскрытые ноты — «Колыбельная песня» Чайковского; на диване лежит прикрытая одеяльцем кукла; шестилетняя Марина аккомпанирует себе двумя пальцами и напевает:
Спи, дитя моё, спи, усни, спи, усни,
Сладкий сон к себе мани.
В няньки я тебе взяла
Ветер, солнце и орла…
Не могу сказать, чтобы уже тогда мы думали об артистической будущности Марины. Но в нашей музыкальной семье с детства определялось отношение к искусству. Моя мать была хорошей музыкантшей, моя сестра — оперной певицей. Отец Марины тоже долгое время работал в оперном театре, а потом стал преподавателем пения. Ничего не предрешая, мы, однако, радовались тому, что наша дочка полюбила музыку, и нисколько не удивлялись, когда Марина внезапно бросала игрушки, чтобы сесть за рояль.
