Степан Макаров - «Ермак» во льдах

Однако в научном исследовании не в одних цифровых данных дело; надо суметь их сгруппировать и сопоставить таким образом, чтобы получить ясный ответ на поставленный вопрос. Вот в этой, наиболее важной части научного труда и сказывается творческий дар исследователя, и этим даром Макаров обладал в высокой степени. Притом и постановка вопроса, и способы решения отличались у него большой простотой и своеобразностью.

Это происходило отчасти от того, что Макаров, встречаясь с любою задачей, которую надо было решить, не терял много времени и труда на так называемое ознакомление с литературой по предмету, то есть на изучение того, что думали и писали другие о данном вопросе. Ценя время, которого он не терял ни минуты, он предпочитал, если возможно, заменять чтение беседой с компетентными лицами, причем с виртуозностью умел извлекать нужные ему сведения, сохраняя полную самостоятельность в выводах и суждениях.

Мне неоднократно приходилось слышать от людей науки сожаление о том, что Степан Осипович не получил академического образования; в нем я этого, однако, не ощущал как недостатка: вполне владея основами математики и физики, Макаров сохранил ту свежесть и оригинальность мысли и привычку вглядываться в самое явление, которые нередко теряются при слишком продолжительном и систематическом обучении по книгам.

В рассматриваемом труде Макаров неоспоримо доказал существование двух течений в Босфоре: поверхностного – идущего из Черного моря, и подводного – направленного в Черное море; он показал, что соленость вод нижнего течения, наименьшая у входа в Черное море, постепенно увеличивается по мере приближения к Мраморному морю, причем она в каждом поперечном сечении увеличивается в направлении сверху вниз. Между обеими струями течений, из которых верхнее обладает и большей скоростью, и большей мощностью, Макаров обнаружил сравнительно тонкий слой, где течения нет и где происходит смешение двух разнородных масс воды. Ему удалось также показать, в зависимости от каких именно причин происходят колебания этой поверхности раздела обеих струй.

С присущей Макарову привычкой пояснять и себе, и другим занимавшее его явление моделью, он построил ящик, в котором весьма наглядно можно было видеть через стеклянную стенку, как именно происходит обмен вод разной плотности, в сравнительно узком проливе, их соединяющем. Замечу кстати, что здесь я впервые видел появление гельмгольцевских[4] волн у поверхности раздела жидкостей, обладающих разною скоростью.

Эта, столь удачная, первая работа Макарова в области физической географии моря не оставалась последнею. Отправляясь командиром корвета «Витязь» в кругосветное плавание, Степан Осипович запасся приборами для гидрологических наблюдений, а во время плавания не упускал случая для измерения океанских глубин и производства серийных определений температуры и удельного веса воды. По возвращении из плавания он с усердием принялся за обработку собранного материала.

Летом, во время лицейских каникул, я часто навещал его на даче, где, в рабочей комнате Степана Осиповича, среди многочисленных банок и склянок с образчиками воды, посреди множества диаграмм, таблиц и журналов, которыми были завешены стены и загромождены столы, мы проводили многие отрадные часы в беседе о ходе его работы и о наилучших способах обработки и использования громадного запаса данных, им собранных. Теперь Степан Осипович был уже не новичком, как при исследовании Босфора, а специалистом, изучившим до тонкости вопрос об измерении температуры и плотности морской воды.

Следя за ходом его работы, можно было удивляться его умению сберегать драгоценное время. Без малейшего педантизма, чуждого его чисто русской натуре, он, однако, во всем соблюдал строгий порядок – как в распределении времени, так и в расположении всего, нужного для его разнообразных занятий; по принципу сбережения времени, он чисто механические действия, связанные с его трудами, поручал вычислителям и чертежникам и по той же причине предпочитал диктовать текст своих сочинений. Он не придавал большого значения особенно тщательной отделке написанного, лишь бы было ясно и удобопонятно.

За изданное в 1894 г. сочинение «“Витязь” и Тихий океан» Академия Наук присудила Макарову вторично высшую премию, а Императорское Географическое общество – Константиновскую медаль[5]; благодаря тому что одновременно с русским оригиналом этого сочинения издан и французский перевод, этот его труд известен и в Западной Европе, и оценен там по достоинству. В развитии океанографии заурядное кругосветное плавание корвета «Витязь» под командой С. О. Макарова стало в один ряд с лучшими учеными экспедициями, специально снаряженными для научных целей.

Само собой разумеется, что Макаров, моряк в душе и военный человек до мозга костей, не упускал и в этом плавании из виду главной своей задачи: довести свой корабль, офицеров и команду до высшей степени военно-морской готовности.

Труд Макарова, помимо своего научного значения, ценен еще и в том отношении, что служит наглядным примером того, что может быть сделано для науки любознательным командиром во время плавания. Расширение умственного кругозора офицеров, участвующих в подобной работе, более близкое, сознательное их отношение к окружающей стихии, развлечение и разнообразие, вносимое в монотонную рутинную службу такими осмысленными побочными занятиями, – все это имеет еще и педагогическое, облагораживающее значение. Оно, кроме того, вселяет в наших моряков привычку принимать самим активное участие в общечеловеческой задаче – изучить законы природы, дабы властвовать над нею.

После выхода в свет сочинения «“Витязь” и Тихий океан» мои личные сношения со Степаном Осиповичем хотя и не прекращались, но были менее оживленны и постоянны до того времени, когда он выступил со своими смелым предприятием освободить Сибирь, покорив полярные льды.

Впервые Степан Осипович сообщил мне о своей мысли задолго до того, как выступил с нею публично. Мы как-то раз вышли вместе из Географического общества после заседания, в котором шли разговоры о том, удастся ли Нансену его смелое предприятие и какие бы пришлось принять меры, чтобы спасти его, в случае гибели «Фрама». Мы с Макаровым разговорились о других предметах, но посреди нашей беседы он вдруг остановился, взглянул на меня самоуверенно, сказав: «Я знаю, как можно спасти Нансена и достичь полюса, – но это требует миллионов; надо придумать, как получить необходимые деньги, а в успехе дела я не сомневаюсь». Он вкратце изложил мне мысль о громадном ледоколе, но просил до поры об этом не говорить. Я не придал тогда серьезного значения этой мысли, но Степана Осиповича она не покидала.