«Об особенностях драматургии Горького»:
«Это не пьеса-аттракцион, к которым все привыкли» (о Романе Должанском);
«Одни имеют пристрастие к ненависти, другие привязаны к иным правилам»;
«Но как слушают о революции и классовой борьбе!»;
«Раньше это было про прошлое, теперь — про сегодня»;
«Неужели все опять начинается, и зал предчувствует?»;
«Несуетливая, но забытая достоверность на сцене. Лезу в программку — художник В. Г. Серебровский. Забытое искусство делать что-либо точно. Почти билибинский рисунок по краю декорации. Начинается с музыки к «Искателям жемчуга» на граммофоне — я ведь ближе к той эпохе, опять точно — реж. Б. Е. Щедрин»;
«Васса — еще и национальный характер»;
«Из недостатков: изредка проскальзывают из-под надтреснутого голоса героини коронные доронинские интонации, к концу первого акта исчезают, все сливается»;
«Терпеть не могу лишних людей в доме»;
«Грандиозный Ю. Горобец — Железнов, муж, которого Васса уговаривает принять порошок, отравиться»;
«Педофилия и растление малолетних — это, оказывается, не изобретение нашего времени. Эстония, Португалия!»;
«Опять уговоры: «найти журналиста», дать ему взятку, чтобы тиснуть нужную, оправдательную статеечку в газете. Ах, журналист, журналист!»
«В наше время Горький, что ли, заглядывал?»;
«В доме и верный «личарда» — Наталья, играет Зыкова. В этом театре никогда не увидишь проваленных ролей! Девки, дочери — хороши тоже! На материнском родовом чувстве все и держится! А откуда это у Дорониной?»
«С должной неприязнью к еврейству, с которого все и началось» (Рашель Моисеевна — даже отчество классик выписал);
«Рашель, как разрушительница жизни»;
«Хакамада»;
«Рашель, тебе снова революцию надо делать?»;
«Федя, Рашель, расстановка сил, сын богатых в революции. Знал классик: не наше ли время писал, не наше ли время актеры играют?»;
«Как Доронина говорит Рашели: «Мы люди оседлые!..»
«Как я всех вас на сцене (и персонажей и актеров) люблю — собственный внутренний монолог во время спектакля»;
«Опять пьеса: «Мать книг не читает»;
«Хищное молчание зала, он играет и ведет партию вместе с Дорониной»;
«Гениальность доронинского замысла и в выборе пьесы, и в игре современной бизнес-вумен. Телефон, сейф».
«Если обвинение не доказано, это не значит, что обвиняемый не виноват». «Каких это олигархов я имею в виду?»
Отчетливо понимаю, что и десятой части своих переживаний высказать не могу, теперь долго буду перемусоливать увиденное. Если бы только все смогла удержать моя память. И опять удивительное ахматовское: из какого сора? И как быстро. Еще недавно говорили о Вассе, и как Доронина решилась перейти на эту возрастную категорию? Какое мужественное и холодное решение. Артемида! Для меня она прекрасна всегда.
В антракте встретил Валеру Беляковича, поговорили о моих Дневниках, их читают. Валера говорил о разбросе тематики.
3 января, суббота. Весь день читал «Изгоя» и делал выписки. Сначала я делал их с довольно злобным настроением, разбивая на несколько разделов. Во-первых, поразительная пошлость, которая к лицу лишь бульварному роману. Но тут же скажу, что в романе всего намешано, и эти выписки не покрывают всего содержания. Это скорее тенденциозность начального чтения. Потемкин не простой человек и дальше появятся места, где меня захватило. Но пока поговорим о нелучшем. Я разделил все тематически. Красивая жизнь.
«А какой подарок?» — «Вы живете в Лондоне?» — «Да!» — «Тогда последняя модель «Ягуара» класса «Х-8» (стр. 148).
«Вообще-то я предпочитаю вина Бордо всем другим. Могу рекомендовать вам из коммуны Пойак: Латур, Мутон-Ротшильд и Пишон-Лонгвиль-Комтесс-де-Лаланд девяностого года, из Сен-Жюльен: Дюкрю-Бокайо, Грюо-Лароз и Леовиль-Лас Каз восемьдесят девятого года, из Южного Медока и Марго…» (стр. 142).
«24 июня Иверова разбудила мелодия будильника ручных часов «Вашерон Константин». Это была музыка Оливье Мессиана «Пробуждение птиц» (стр. 166).
«У вас вся жизнь впереди, успеете. Впрочем, вы можете взять мой самолет «604-М» или вертолет французской фирмы» (стр. 74).
«…патрон настаивал, чтобы она после работы вылетала к нему в Сен-Поль-де Ванс. Экипаж самолета «Challendger» и три сменных водителя переходили в Лондоне в ее полное распоряжение. Он велел дворецкому в особняке Чаринг-Мелл в Сент-Джеймсе приготовить для Жаклин апартаменты и принять ее со всеми почестями, как хозяйку дома» (стр. 63–64).
Раздел Пошлость:
«Иверов снял очки и внимательно посмотрел на нее. Жаклин показалось, что глубиной и силой своих магических глаз он проникает в каждый закоулок души, в каждую клеточку тела. Она испугалась этих черных проницательных глаз больше, чем прежних своих наваждений. «Кто он в конце-то концов? Что хочет от меня получить? Чего не хватает этому аристократу-богачу в жизни? Смогу ли дать ему то, что он ждет от меня? — лихорадочно размышляла Марч. — До встречи с ним мне казалось, что главный его интерес — это секс… Но он совсем не тот человек. Ему необходимо нечто иное. Что же?» Ей захотелось спрятаться от парализующего взгляда Иверова, но он, словно бесовский магнит, околдовал ее. От сильного волнения перехватило дыхание, кончики пальцев превратились в ледышки, ладони повлажнели. Еще минута — и она упала бы в обморок» (стр. 55).
«Милые сердцу идеи тороватой благотворительности целиком овладели его помыслами. Благочестивые чувства буквально распирали его щедрую натуру и, как коварный допинг, возбуждали сознание» (стр. 99).
«Брызги от набегавших волн окатывали его с ног до головы. Но он не замечал или не хотел замечать этого» (стр. 97).
«…округлости бедер ерзали, как смычок Ванэссы Мэй, язычок с пьянящей негою облизывал бесподобные губы, словно покрытые нектаром Тобларона» (стр. 145).
«…пурпурное в продольных разрезах платье перекинула через раму картины Арчила Горки «Агония», висевшей на стене. Шелковое бежевое нижнее белье в белоснежных кружевах, желая подразнить князя реальным эротическим аксессуаром, набросила на литографию Гогена «Желтый Христос»» (стр. 143).
«Зеленые глаза излучали влюбленность. На ней был голубой топ, прикрывающий лишь упругую соблазнительную грудь и талию. Вокруг пупка красовалась разноцветная, манящая к поцелуям татуировка — миниатюрная ваза с цветами» (стр. 164).
«Они остались одни. Жаклин Марч увлекла его в спальню, выключила свет, сбросила с себя легкую одежду и стала раздевать князя. Границы между реальностью и виртуальностью стерлись окончательно. Она действовала наяву, он — в грезах, но интрига имела одну-единственную основу — эротическое влечение» (стр. 165).
