Как уже выше сказано, моего дяди в Урдомине не было; он отправился в Вильковишки к доктору, где собирались тогда главные силы французской армии. Помещица Урдомина, заботившаяся о здоровьи моего дяди, хотела послать лошадей за ним в Вильковишки; но привести это в исполнение было почти невозможно, т. к. лошади на пути были бы наверно конфискованы французами. Она обратилась за советом к поручику Тедвену, который посоветовал ей следующее: обещал ей послать в Вильковишки своего денщика, гвардейского солдата из литовских крестьян, и потребовал, чтобы в помощь ему дать расторопного человека, который бы указал путь. Вся прислуга была в лесу; послать было некого; поэтому я переоделся в крестьянское платье, отыскал пару лошадей и простую телегу и двинулся вместе с гвардейцем, одетым в полную парадную форм, по направлению к Вильковишкам. На пути мы встречали много войска, которое, увидя моего гвардейца и принимая его, по-видимому, за курьера, давало нам дорогу. Часто отряды, которые мы встречали, хотели узнать дорогу и обращались с вопросами к моему барину; но тот, не зная по-французски, отвечал спрашивавшим: «la garde imperial», а меня погонял с криком: «marche, a vans»; часто тоже прибавлял: «bougre»[4]. Видно, такое наставление он получил от своего барина. Мы ехали день и ночь, пока добрались до Вильковишек, находящегося в 50 верстах от Урдомина. Это происходило оттого, что дорога буквально была загромождена всякими военными принадлежностями и войском. Пришлось шесть часов простоять у городской заставы, т. к. не было никакой возможности въехать в город. Я нашел квартиру дяди в конюшне; здесь он помещался за перегородкой, вместе с доктором; семья доктора помещалась в той же конюшне за другой перегородкой, а в доме его было отведено помещение для вице-короля итальянского Евгения и для баварского наследника престола.
В приходском доме жил неаполитанский король Иоахим Мюрат; все же прочие городские дома были заняты маршалами, генералами и другими сановниками. Войско, состоявшее более чем из 250.000, расположено было в поле, прилегающем к городу. Наполеона еще не было; его ожидали на следующий день из Кенигсберга. Никаких не было приготовлений к его встрече; только жители из любопытства вышли за город, чтобы взглянуть на величайшего в то время героя.
На закате солнца мы заметили в стороне, откуда имел приехать Наполеон, столб пыли и звук трубы, остерегающей, чтобы давать дорогу императору. И действительно, по истечении нескольких минут, показался Наполеон в одноколке, запряженной одной лошадью, которою сам правил; впереди ехали трубачи; он был окружен свитой, состоявшей из нескольких десятков кавалерийских офицеров и унтер-офицеров разных полков; как обыкновенно изображают его на портретах, он был в мундире конно-егерского полка, в пальто-сюртуке песочного цвета и в характеристической треуголке на голове.
Приехав в город, Наполеон прямо отправился в дом вильковишского поместья[5], лежащего на краю города, где ему была приготовлена квартира. На лице императора, хотя и покрытом пылью, можно было заметить изнурение, беспокойство и какое-то особенное неудовольствие, что происходило оттого, что (как уже тогда рассказывали) во время похода неоднократно получал он неприятные известия. Нерасположение его духа приняло характер сильнейшего гнева в то время, когда в Вильковишках заметил, что не только армия, но даже его гвардия лишена самых необходимых съестных припасов. Целую ночь он не спал, и не позволил другим уснуть, т. к. все должны были заботиться о приготовлении печей для хлеба. Это обстоятельство было причиною того, что вся армия осталась в Вильковишках еще на четыре дня и вместе с тем объявление войны России последовало четырьмя днями позже против назначенного времени, независимо от того, надо было дать время отдохнуть утомленным продолжительным походом солдатам и снабдить армию съестными припасами. Кроме того, Наполеон заботился о расположении к себе своей гвардии, которая громко начала роптать на бедствия и лишения, которые испытывала во время этого похода. Беседовал он с солдатами, приказывал выдавать двойные рационы съестных припасов и вина.
Кабинет Наполеона помещался в беседке, находившейся на помещичьем дворе, довольно просторной, окруженной высокими тополями. На столе лежало множество географических карт, за особым столом сидел маршал Бертье, начальник главного штаба «великой армии». Наполеон, по своему обычаю, несмотря на большую жару, был постоянно в пальто-сюртуке песочного цвета, на голове была характеристическая шляпа, которой не снимал, беседуя с маршалами и генералами, между тем как те стояли перед ним с непокрытыми головами; часто ходил вокруг стола в беседке и постоянно размышлял, глядя на какие-то планы и карты, лежавшие на столе; нередко давал приказания являвшимся к нему в беседку. Должно быть, все время в Вильковишках был в дурном расположении духа, т. к. давал приказы грозным голосом. Нарвав травы для своих лошадей, т. к. сена и овса ни за какие деньги нельзя было достать в городе, я, от нечего делать, ежедневно несколько часов стоял на помещичьем дворе и смотрел из-за угла старого деревянного магазина на императора Наполеона. Слыша с детства столько чудес о нем, я хотел вблизи посмотреть на него и запомнить черты его лица.
Когда войско достаточно отдохнуло, отдан был приказ о произведении всей собранной армии императорского смотра.
Во время смотра армия находилась в следующем порядке: первая линия состояла из пешей и конной гвардии; во второй — была пехота различных народов; в третьей — конница также разных народов и несколько французских кирасирских полков; в четвертой линии — артиллерия и артиллерийские парки со всеми принадлежностями. Армия построилась на юг от города тесными линиями, на равнине, примыкающей к садам приходского священника и аптекаря Шпора, и занимала площадь в длину 7 верст и в ширину 3,5 версты.
В 6 часов утра Наполеон выехал из своей квартиры, окруженный блестящим штабом, состоящим из маршалов, генералов и других сановников; золото и серебро, казалось капало с них. Каждый маршал был иначе одет и каждый из них богаче другого. Из всех выдавался мундир неаполитанского короля Мюрата, похожий на гусарский, осыпанный дорогими камнями; на голове была шляпа a la Henri IV, у которой было много драгоценных разноцветных перьев, пришпиленных бриллиантовой кокардой. Только Наполеон один отличался простотою своего костюма: на нем был мундир французской гвардии, синего цвета, с лентой и звездой почетного легиона. Зато его лошадь отличалась от всех: белая как молоко, сбруя, украшенная дорогими камнями, а попона из тонкого багрового сукна, обсыпанная золотыми орлами, доходила до земли. Как только вся эта знать остановилась перед гвардией, грянуло «vive l’empereur» и войско сделало на караул. Затем маршал Бертье прочел объявление войны России и приказ о вторжении в ее пределы. Снова войско сделало на караул, грянуло снова «vive l’empereur» и раздался генерал-марш. Вслед затем Наполеон со свитой останавливался перед каждой из следующих трех линий, и повторялась та же самая церемония. Как только император возвратился в город, в армии началось большое движение, т. к. все отряды стали готовиться к походу. Во главе авангарда был король Мюрат. Авангард состоял из нескольких кавалерийских полков, и именно: во главе шел уланский полк гвардии Красинского, за ним следовали: 8-й уланский полк князя Радзивилла, 6-й полк Понговского, гусарские красные голландские и черные прусские полки с изображением мертвой головы.
