Валентин Аккуратов - Плато Двойной Удачи

— Куда пойдем, штурман? — повторил Мазурук свой вопрос. — Хатанга не принимает, до Тикси не хватит горючего.

— Надо идти в залив Кожевникова, — отвечаю. — Там хорошая погода.

— Но в бухте нет аэродрома…

— Зато в заливе — ровный припай. Когда мы шли на восток, я внимательно осмотрел это место не без цели…

Договорить мне не удалось. Сквозь левый сектор омываемого спиртом стекла я увидел, скорее понял… Как раз под нами промелькнуло, почти касаясь самолета, какое-то… дерево.

— Земля!!! Форсаж!!! — инстинктивно крикнул я, еще не успев как следует оценить опасности.

Но тут же я почувствовал легкий толчок, командир убирает газ, и машина… плавно скользит на лыжах в белую неизвестность.

До боли в глазах всматриваемся в навалившуюся на нас непроницаемую белую стену, ежесекундно ожидая финального скрежета и треска ломающегося металла от столкновения с невидимым препятствием.

— Финита ля комедия, — четко произносит второй пилот, туже подтягивая привязные ремни к сиденью.

Я молчу, пытаясь понять, где небо и где земля.

Тяжелая четырехмоторная машина в лыжном варианте не имеет тормозов, так что надо ждать, когда самолет остановится сам. Но остановится ли? А если он скользит по склону и остановить его может только… Холодная мокрая змейка противно струится по спине.

Кажется, что секунды превращаются в нечто бесконечное. Мы не можем определить даже скорости движения:

она ощущается только по шуршанию лыж и по легкому подпрыгиванию машины на невидимых снежных наддувах.

Но вот скрежет лыж прекращается. Наступает тишина, но нам все кажется, что самолет продолжает бежать в неизвестность и будет бежать еще долго, пока не произойдет непоправимое…

— Это что — земля? — Голос командира выражает крайнее недоумение. Штурман, где сидим? Почему сидим?

— Сидим на земле, — несколько отхожу я. — На высоте 525 метров. Это подтверждают все три высотомера и расчеты в бортжурнале. А вот почему сели, ты сам на это должен ответить.

Спешно открываем выходные люки и без трапа выпрыгиваем из машины.

Жгучий морозный ветер сбивает с ног. Поднимаемся и осматриваем шасси, хвостовую лыжу, винты. Все цело! Ни единой царапины! Но что вокруг? Ничего не разглядеть. Пурга сечет глаза.

Поднимаемся в самолет и, отряхнувшись от снега, сбиваемся в просторной штурманской рубке. Минуту-две молчим, не решаясь смотреть друг другу в глаза. Молчание нарушает командир:

— Ну что, соколы, вот тебе и тундра! Десять минут назад в разрывах облачности, далеко внизу, ясно просматривались низменные места. И вдруг лиственница, и машина бежит по земле. Что бы это означало? Сюрприз «белого пятна»… А что скажем пассажирам?

Пассажирам объявляем, что из-за закрытия погоды в Хатанге сели на землю. Ночевать придется в самолете. Никаких особых вопросов и возражений не последовало: в те времена из-за погоды такое случалось нередко.

И только Вадим Петрович Падалко, оставшись со мной наедине, хитро улыбнулся:

— Выходит, и по трамвайному билету можно выиграть сто тысяч? Оказывается, машина и сама может садиться?

— Почему — сама? — «не понимаю» я. — За штурвалами сидели оба пилота.

— А между прочим, — продолжил Вадим Петрович, — когда я проснулся от твоего крика «Земля! Форсаж!» — то тут же почувствовал, что самолет катится по земле. Ну, думаю, какие молодцы: при нулевой видимости все же сели в Хатанге. Так что давай считать, что мы родились заново. И что знаменательно — вероятно, на вершине горы, не существующей на карте? Ведь подобного, кажется, не было еще в истории мировой авиации? Даже у бравого солдата Швейка, который говорил, что, когда у них с лейтенантом кончалось горючее, они завсегда падали.

Я вернулся в штурманскую и застал там командира. Постучав пальцем по стеклу высотомера, где на циферблате стрелка застыла на цифре 525, он покачал головой:

— Расскажи кому — не поверят, а то и засмеют. Какое-то немыслимое везение.

Понять Мазурука было можно. Нам действительно чертовски довезло. Летели на высоте в полтысячи метров, а потом самолет сам по себе совершил посадку. Шли бы мы чуть ниже — и все… Был бы еще один самолет, пропавший без вести.

— Три высотомера зафиксировали одну и ту же высоту. — Я занес сведения в бортжурнал. — Значит, сидим на высокой сопке с плоской вершиной…

— Я бы назвал эту сопку Плато Удачи, — в первый раз после посадки улыбнулся командир.

— Не просто Удачи, а Двойной Удачи, — размахивая бланком, в рубку влетел бортрадист. — Данные о погоде в заливе Кожевникова! Только что принял.

— Читай, что там? — попросил Мазурук.

— «Борт самолета СССР-Н-169 тчк Пурга зпт ураганный ветер тридцать тридцать пять зпт видимость ноль тчк температура минус двадцать семь зпт давление 703 тчк дайте ваше место тчк слушаю первые десять минут каждого часа НЗ», — прочитал радиограмму бортрадист, — Хотел бы я знать, — добавил он, — куда бы это мы пошли от Кожевникова с остатком горючего на тридцать минут. Так что стоит поблагодарить сопку, вставшую на нашем. пути…

Всю ночь выл и стонал ветер, забивая штурманскую мельчайшей снежной пылью, проникающей даже под стекла приборов. Температура в самолете была такой же, как и за тонкими стенками из дюраля. За ночь мы дважды запускали моторы, которые были наглухо обтянуты специальными теплыми чехлами. Конструкция этих чехлов позволяла, не снимая их с гондол, прогревать двигатели специальными бензиновыми лампами.

В грузовом отсеке, побелевшем от плотного мохнатого инея, тесно прижавшись друг к другу, в меховых спальных мешках вповалку спали пассажиры и свободные от вахты члены экипажа.

Нам с командиром было не до сна.

— С какой точностью можно определить высоту «открытой» нами горы? спросил меня Мазурук.

— Если принять во внимание все доступные в наших условиях поправки, помедлив, ответил я, — то думаю, что гора не выше 500 метров.

— Будь она выше, — не без иронии отметил командир, — тебе, штурман, не пришлось бы тогда ломать над этим вопросом голову.

…Один за другим стали просыпаться пассажиры. Выскакивая из машины, они тут же возвращались обратно, зябко кутаясь в свои меховые одежды и кляня погоду.

Сообщение о вынужденной посадке и условиях ее осуществления они восприняли своеобразно. Нависшую было вначале тишину нарушил голос пилота Попова:

— Командир, а вы, оказывается, не только мастер слепого полета, но и заправский юморист. Сообщая заведомую «сказку», даже не улыбнетесь!

Раздался дружный хохот, но его внезапно прорезал крик бортрадиста: