— В гестапо, мой мальчик. Сюда легко войти, но очень трудно выйти. Понимаешь? Вот и хорошо. А теперь расскажи по порядку, кто ты, откуда и как сюда попал?
Краус внимательно слушал, изредка сочувственно кивая. Мой рассказ я закончил просьбой послать меня на работу.
— Буду выполнять любую работу, лишь бы кормили.
Вынув изо рта сигарету, Краус сказал:
— А ты мастер на сказки. Неужели думаешь, что в гестапо сидят простачки? Сколько тебе лет? Семнадцать? — будто невзначай переспросил Краус. Меня поразило, как он точно угадал.
— Пятнадцать, — ответил я.
— Несколько больше, но это не имеет существенного значения. Я хочу, чтобы ты понял. Ты станешь богатым. Девушки, рестораны, вино, веселая, беззаботная жизнь… Такому сам черт позавидует. Мы щедро вознаграждаем тех, кто чистосердечно сознается. От тебя требуется очень мало: скажи, кто и с какой целью послал тебя на «объект икс»? Я понимаю, что ты по глупости влип в эту историю. Захотелось поиграть в героя. Ну что ж, кто в молодости не ошибался?
Следователь говорил долго и, как мне показалось, даже искренне.
— Ты ведь еще толком и не жил на свете, а придется идти на виселицу. Но прежде чем повесить, тебя станут пытать. Ступай. Отдохни и хорошенько подумай. Согласен?
Я кивнул.
— Вот и прекрасно. Отведите! — бросил он конвоиру.
В камере все мои мысли сосредоточились на Краусе. До него следователи, с которыми мне привелось иметь дело, действовали по определенному шаблону, руководствуясь, очевидно, соответствующей инструкцией и детально разработанным типовым набором вопросов. Этот же изучал меня, не торопясь с допросом.
Несколько часов спустя меня снова повели к Краусу.
— Ну как настроение, Ваня? — приветливо спросил он. Но на этот раз его холодный взгляд показался мне хищным.
— Какое может быть настроение? Все тело ноет, а лежать приходится на цементном полу. Разве я преступник или вор?
Краус загадочно усмехнулся, но не сказал ничего. Меня поражала разница между мягким, приятным голосом и жестоким взглядом переменчивых, теперь каких-то рыбьих глаз.
Докурив сигарету, он нажал кнопку. Отворилась дверь, и на пороге в сопровождении двух конвоиров появился узник. Вид у него был ужасающий. Лицо и голова представляли собой сплошную кровоточащую рану. Один глаз закрывала опухоль. Руки скручены назад. Гимнастерка и галифе свисали грязными окровавленными лохмотьями.
— А-а, комиссар! Привет, дружище! — весело встретил его Краус. — Ну, как настроение? Говорить будешь, или снова поиграем в молчанку?
Узник не ответил. Я физически ощущал ту величайшую ненависть и презрение, которые переполняли этого истерзанного, но несломленного человека.
— Хочешь, чтобы тебя немного пощекотали? Ну что ж, мы люди негордые. Займитесь им, Курт! Комиссара вывели в другую комнату.
— Пойдем, Ваня, посмотрим, как этот упрямый дурень будет отдавать богу душу, — предложил Краус, снимая с вешалки две нагайки.
Камера пыток выглядела весьма мрачно: просторное помещение без единого окна. Кроме массивного дубового стола и каких-то приспособлений, здесь не было ничего.
Комиссар лежал на столе, к которому были накрепко привязаны специальными петлями из ремня его руки и ноги. Краус дал двум гестаповцам по нагайке… И началось.
Били комиссара долго. Он приглушенно стонал.
Краус закурил и распорядился:
— На «качели»!
Палачи схватили свою жертву и, как мешок, бросили на пол, потом за ноги подтянули к стальному тросу, свисавшему с потолка. Ремнями пристегнули ноги узника у самых щиколоток, после чего несчастного подтянули вверх головой вниз. Палачи раскачивали тело ударами кованых сапог. Изо рта и носа обреченного текла кровь, из горла вырывались хрипы.
Ни жив ни мертв смотрел я на эту кошмарную пытку.
— Ну, видел, что мы делаем с теми, кто не желает сознаваться? — спросил Краус. — А теперь пойдем закончим разговор.
Краус вперил в меня ледяной взгляд. Я старался быть спокойным, по опыту зная, что сейчас это единственное мое оружие.
— Где и когда тебя постригли? — начал свое наступление Краус.
— В Ростове-на-Дону недели три назад, перед отправкой в Германию.
— Через какие города и станции везли?
— Мне трудно сказать, ехали в закрытом вагоне. Знаю, что сутки стояли в Харькове и чуть больше в Киеве. Там прошли дезинфекцию, нас накормили горячей пищей и дали по полбуханке хлеба. После этого до самой Польшей не было ни еды, ни воды.
— Во что ты был одет и обут?
— На мне был пиджак, штаны и ботинки. Фуражка осталась в вагоне.
— Все это тебе выдали в ростовском детдоме?
— Нет, я выменял на базаре костюм и ботинки за пачку сигарет и буханку хлеба, которые заработал у немецких солдат. Мыл ихние машины.
— Когда это было?
— Месяца два назад.
Краус вынул из картонной коробки узел. Я сразу догадался: в нем моя одежда.
— А почему же это в Ростове к пиджакам пришивают ярлыки и на башмаках ставят штемпели польских фабрик? — спросил следователь.
Мой дорогой друг Стась Бжозовский, покупая на черном рынке в Бойтене костюм и ботинки, конечно, не мог предусмотреть, какую фатальную роль сыграют в моей судьбе эти проклятые ярлыки и штемпеля. Не мог этого предвидеть и я; нам перед побегом было не до ярлыков.
— Костюм и ботинки дали мне поляки, когда я просил у них хлеба, моя одежда к тому времени совсем изорвалась, — сказал я первое, что взбрело на ум.
— Ага, выходит, ты все же встретил щедрых поляков! Ну что ж, расскажи, где, когда, — откровенно издеваясь над моим неудачным экспромтом, прошипел Краус, а сам вынул коробок спичек и зачем-то стал аккуратно заострять их лезвием маленького перочинного ножичка. Вдруг он с необычайным проворством схватил меня за палец и загнал под ноготь одну из них. Я закричал, весь извиваясь от страшной боли.
— Кто и с какой целью послал тебя на «объект икс»?
От резкого удара в переносицу у меня потемнело в глазах. В следующую секунду Краус загнал под второй ноготь еще одну спичку. Я взвыл от дикой боли и потерял сознание. Опомнился я после нового приступа. Это Краус загнал мне под ноготь третью спичку. Я дернулся, чтобы как-то вытащить их, но здоровила гестаповец, который на допросе выполнял роль ассистента, крепко держал мои руки. Хватка у него была железная, и я даже не пошевельнулся. Краус сидел передо мной. Но ощущение почему-то было такое, что я вижу его через густой кровавый туман. Слышал я только одну фразу, яростно повторяемую им почти шепотом:
— Кто и для чего послал тебя на объект?
Изверг загнал четвертую спичку, за ней пятую, шестую, седьмую… Ассистент молотил меня кулачищами, потом поволок в камеру пыток, где на «качелях» висел мертвый комиссар. Я уже был безразличен ко всему. Скорее бы умереть…
