В подтверждение наших сомнений как нельзя кстати всплывает еще одна деталь, озвученная Араповой: «Хорошо осведомленная о тайных агентах, следивших за каждым шагом Пушкиной, Идалия Григорьевна, чтобы предотвратить опасность возможных последствий, сочла нужным посвятить своего друга (кавалергардского ротмистра П. П. Ланского) в тайну предполагавшейся у нее встречи, поручив ему под видом прогулки около здания строго следить за всякой подозрительной личностью, могущей появиться близ ее подъезда». Замечательно! Тайное свидание недавнего корнета, без году неделя новоиспеченного поручика опекает в качестве «топтуна у подъезда» в ноябрьскую петербургскую непогоду не кто-нибудь, а кавалергардский ротмистр! Прибавьте к этому, что он на 13 лет старше 24-летнего шалуна. Да будь он по уши влюблен в Идалию Григорьевну, но такого унижения не стерпел бы. Другое дело, если в апартаментах Полетики встречался бы с дамой сердца его императорское величество. Тогда бы ротмистр беспрекословно дежурил, чтобы «предотвратить опасность возможных последствий» и происки любых «тайных агентов», подосланных, например, императрицей.
Отметим, что Полетика принадлежала к числу дам, обеспечивающих интимные свидания царствующих особ. Это был узкий круг лиц, особо доверенных «квартирдам», которые не были своднями в прямом смысле этого слова, но обеспечивали интимные гнездышки для пассий высокопоставленных особ. Не тащить же очередную свою симпатию сразу в Зимний дворец. Все-таки век девятнадцатый, а не двадцатый, и Россия, а не США. Между прочим, отцовскую практику «квартир-дам» усвоил и Александр II. Он долгое время пользовался услугами некой Варвары Шебеко, которая подыскивала ему квартиры для тайных встреч с молодой смолянкой Долгорукой, ставшей впоследствии официальной женой императора-освободителя. Специфика положения дам, подобных Идалии Полетике и Варваре Шебеко, состояла в том, что они, как правило, не были обременены титулами и не занимали официальных должностей в придворной иерархии.
Но выполняя интимные поручения коронованных особ, будучи их доверенными лицами, они становились значительными фигурами в высшем свете.
Пушкин, разгадав или получив информацию о роли Полетики в организации свиданий своей жены (конечно, не с Дантесом), в процессе инициированного им скандала, походя, сломал всю карьеру этой дамы. Она оказалась той «щепкой», которая вылетела из придворного круга, когда Пушкин начал «рубить лес» (после дуэльной истории муж Полетики был переведен в Одесский гарнизон). Вот в чем причина лютой ненависти Полетики к Пушкину, пронесенная ею через всю свою долгую жизнь. За игривый щипок или эпиграмму так не ненавидят.
Глава 7
Маховик запущен. События приобретают необратимый характер
Итак, Пушкин узнает о возобновлении тайных свиданий своей жены с царем. Нет смысла гадать, каким образом он получил эти сведения. В столичном городе, имея широкий круг общения с людьми из различных слоев социальной среды, можно даже не прилагая усилий для специального расследования, получить такого рода информацию. Царь начал очередной осенне-зимний сезон. Да еще и под «прикрытием» ручного Дантеса. Над Пушкиным открыто издевались. Его терпению приходит конец, и он приступает к реализации своего плана: запускает анонимный диплом. Думается, что дипломы эти заготовлены были заранее, за несколько дней до рассылки. Его переписчиком-тиражистом вполне мог быть человек вообще не знавший французского языка, а трафарет, с которого делались копии, был исполнен печатными буквами (в пользу этой нашей версии говорит, в частности, написание буквы «г» не в прописном «г», а в печатной варианте «г»). Поэтому многочисленные графические экспертизы заведомо были обречены на неудачу. Автор диплома отлично понимал, что когда царь ознакомится с его содержанием и поймет оскорбительный намек на свою персону, он тотчас потребует найти составителя. Поэтому конспирация была тщательно продумана и, скорее всего, отняла не один день.
Письма посланы, получены, кем-то прочитаны, кем-то возвращены Пушкину не вскрытыми. Первый шаг сделан. Далее Пушкин использует схему своей летней шутки на каменноостровской даче. Якобы вновь поверив версии Натали по поводу ее свидания на квартире Полетики, он посылает вызов (картель) Дантесу, естественно, без объяснения причин, поскольку перед ним не желает выглядеть дураком-мужем, верящим всей лапше, которую благоверная вешает на его уши. Но этим шагом он убивает двух зайцев: во-первых, ввергает в полную панику Геккернов, а во-вторых, приводит в ужас свою Наташу. Последняя тут же посылает брата в Царское Село за Жуковским, что входит в планы Пушкина, так как Жуковский может содействовать его встрече с царем. А это в затеянной поэтом игре главное. Он хочет в глаза высказать свои претензии Николаю. Для подстраховки Пушкин 6 ноября пишет письмо министру финансов Егору Францевичу Канкрину: «Ныне, желая уплатить мой долг сполна и немедленно, осмеливаюсь предоставить сие имение (в Нижегородской губернии), которое верно того стоит, а вероятно, и более». После этих слов следует довольно знаменательный пассаж, на который пушкинисты обычно не обращают никакого внимания: «Осмеливаюсь утрудить Ваше сиятельство еще одною важною для меня просьбою. Так как это дело весьма малозначащее и может войти в круг обыкновенного действия, то убедительнейше прошу Ваше сиятельство не доводить оного до сведения государя императора, который, вероятно, по своему великодушию, не захочет такой уплаты (хотя оная мне вовсе не тягостна), а может быть, и прикажет простить мне мой долг, что поставило бы меня в весьма тяжелое и затруднительное положение; ибо я в таком случае был бы принужден отказаться от царской милости, что и может показаться неприличием, напрасной хвастливостью и даже неблагодарностью».
Не странно ли, что Пушкин настойчиво и витиевато в официальном прошении убеждает высокого чиновника (министра финансов) решить вопрос, не докладывая царю? При этом должен Пушкин, по сути, именно царю, который своей личной волей выделил поэту кредит из казны российского государства. Все это Пушкин понимал лучше нас. Поэтому его «просьба» на самом деле является напоминанием Канкрину, что он обязан срочно доложить императору заявление Пушкина и ознакомить его с непримиримой позицией поэта: никаких милостей от царя, никаких списаний долгов. Человек, решивший защищать свою честь, должен быть (хотя бы гипотетически) материально независим от обидчика. Кроме того, письмо, составленное в такой необычной форме, может послужить поводом для личной аудиенции у государя.
Посылая вызов Дантесу, Пушкин понимал, что бросает палку в придворный муравейник. За душечкой Дантесом, любимцем императрицы, стоит завсегдатай дома графа Нессельроде, старший Геккерн, а там уже и Николай Павлович, который со своим министром иностранных дел был на короткой и очень доверительной ноге. Пушкин вряд ли знал, что как раз к этому моменту между Николаем I и нидерландским посланником уже пробежала кошка из-за донесения Геккерна правительству Голландии об одной приватной беседе с российским императором. Но главное, что об этом знал сам Геккерн и поэтому дуэльный скандал становится особенно некстати. Да и на карьере приемного сына можно было ставить крест, если дуэль состоится (даже без кровавых последствий). Вот на этот страх от возможных последствий дуэли Пушкин и рассчитывал. Поэтому он не удивился тому, что Геккерн-старший буквально мгновенно примчался к нему и униженно просил об отсрочке дуэли хотя бы на несколько дней. Отсрочка была милостливо разрешена. Этот раунд игры Пушкин выиграл вчистую. Ведь ему важно было не драться с Дантесом, а вызвать замешательство в стане Романовых-Нессельроде и выйти, в конце концов, на прямое объяснение с императором. Здесь должны были сработать Жуковский и письмо министру финансов. К сожалению, Жуковский не оправдал надежд Пушкина. Он замять дуэльную историю на дальних подступах к Зимнему. Поэтому он живо и с энтузиазмом откликнулся на идею Геккернов о сватовстве Дантеса к Екатерине Гончаровой. Собственно, это была не самостоятельная идея, а резонанс на злую шутку Пушкина времен каменоостровской дачи. Будучи в шоке, Геккерны не могли придумать ничего оригинального и попросту воспользовались невольной «подсказкой» Пушкина, в основе которой лежало беспомощное вранье Натали, желавшей оправдать перед мужем свой в общем-то невинный флирт с молодым кавалергардом.
