«Изначально я хотела отомстить Чардынину за неверность, но влюбилась по-настоящему. Так что если со стороны Высоцкого и было какое-то подобие флирта, то затевался он лишь затем, чтобы пощекотать нервы моему избраннику – поквитаться с Фадеевым за обманутого Чардынина. Но Саша страшно ревновал меня к Высоцкому…
Съемки в горах завершились, и мы вернулись в Москву. И странное дело – сумасшедший градус отношений с Фадеевым оказался здесь совершенно неуместным. Саша постоянно устраивал форс-мажор. Однажды звонит: «Лариса! Приезжай немедленно или больше меня не увидишь!» И бросает трубку.
Я в тревоге мчусь на вокзал, чтобы добраться до Переделкино на электричке. Саша в сильном подпитии лежит на диване и палит из охотничьего ружья по люстре.
– Прекрати! – Я бросаюсь к нему, даже не подумав, что это опасно.
Пьяный Фадеев капризно бормочет:
– Ты почему меня здесь бросила, почему не приезжаешь? Муж не отпускает?
– Не болтай ерунды. И дай сюда ружье. – Я пытаюсь отнять оружие, но Фадеев крепко держит приклад, мы боремся… Случайный выстрел раздается как гром небесный.
«Господи, что же это?! Он ведь постоянно играет со смертью. И всю жизнь будет играть. А мне придется то и дело его спасать».
Фадеев очень сильно пил. В этом состоянии он становился невменяемым, требовал, чтобы и я пила с ним наравне. С глаз моих очень скоро спала пелена. Я поняла: если останусь с Сашей, он либо снесет мне голову из двустволки, либо я сопьюсь. Ни то ни другое мне не улыбалось. И пусть не сразу, но я нашла в себе силы прекратить отношения с Фадеевым…»
Брак с Чардыниным закончился в 1967 году. Поводом к нему стала очередная поездка Лужиной в ГДР, где она снялась в главной роли (Татьяна) в фильме «Встречи». Актриса вспоминает:
«На тех съемках я чуть не умерла. Мне выпало играть военную переводчицу. В одном из эпизодов мне нужно было догнать грузовичок и на ходу в него запрыгнуть. Я побежала – и вдруг из-за резкой боли внизу живота рухнула как подкошенная. Меня подхватили, дали обезболивающее, вызвали «скорую». Врач обнаружил внематочную беременность. Но немецкий доктор бы не вправе делать операцию без санкции нашего посольства. А посольство находилось в Берлине: это целых пятьдесят минут езды от Бабельсберга! Славу богу, врач взял ответственность на себя: без всякого разрешения отвез меня в Потсдам.
Мы домчались за семь минут, и я тут же оказалась на операционном столе. Когда пришла в себя, услышала слова моего спасителя: «Она счастливая. Заново родилась». Я поняла, что была на грани смерти…
«Не плачь, – потрепал меня по щеке доктор. – Ты чудом избежала смерти, значит, будешь долго жить. И дети будут. Я так замечательно тебя «залатал», что сможешь родить хоть десятерых!»
И все же я чувствовала себя несчастной: мой малыш не смог появиться на свет. Что если он тоже испытывал нестерпимую муку?..
Когда ехала в Москву, надеялась разделить горе своей потери с мужем – ведь это был его ребенок. Но Чардынин встретил меня фальшиво-бодрым приветствием: «Отлично выглядишь».
Я внутренне содрогнулась: неужели ничего не чувствует? Медленно выложила на стол подарки и судорожно уцепилась за край стола – от напряжения меня шатало… А потом вдруг решила: хватит! Не стану ничего рассказывать, чтобы не выглядеть жалкой, выпрашивающей сострадание. Если не хочет об этом говорить, значит, думает, что ребенок не его…
С этого момента между нами возникло молчаливое отчуждение…»
Видимо, Чардынина мучила не только физическая ревность, но и творческая – к успехам его жены. Ведь дела в профессии у каждого из них складывались по-разному: в то время как Лариса была известной актрисой и активно снималась, ее муж, закончив ВГИК одновременно с ней, к собственным постановкам допущен не был, перебиваясь вторыми ролями (был помощником главного оператора). Естественно, подобное положение его уязвляло – он не хотел быть «мужем известной актрисы Лужиной». Однако изменить эту ситуацию у него не получалось. Более того, когда однажды (в 1966 м) ему выпало счастье в картине «Журналист» заменить из-за болезни главного оператора Владимира Рапопорта, ни к чему хорошему это не привело. Рапопорт потом уговорил Чардынина снять свою фамилию из титров, обещая поровну поделиться гонораром. Но в итоге вместо двух тысяч рублей заплатил ему… двести рублей.
Все эти случаи «накручивали» Чардынина и плохо влияли на его личную жизнь. И он вымещал свою злость на супруге – периодически ее поколачивал. Порой так сильно, что Лужиной приходилось, выходя на улицу, надевать черные очки, а также отменять важные встречи. Например, однажды к ней в Москву приехали ее коллеги из ГДР, с которыми она работала в одной из совместных картин, а она не смогла прийти на встречу – после избиения Чардыниным у нее одна щека стала иссиня-черной.
Летом 1969 года Лужина сыграла главную роль в фильме «Золото» режиссера Дамира Вятича-Бережных. Она играла в нем партизанку Матрену Рубцову. На этом фильме она встретила свою новую любовь. Причем это опять был мужчина-оператор – Валерий Шувалов.
Он закончил ВГИК в 1966 году и, как и Чардынин, какое-то время был на «подхвате» – работал вторым оператором. Вот и в «Золоте» он выступал в той же роли – помогал оператору-постановщику Петру Сатуновскому. А попутно «крутил любовь» с Лужиной. Вот как она сама вспоминает об этом:
«В первый же день Валерий Шувалов, заметив мой крымский загар, укоризненно, но ласково произнес он.
– Ларочка, по-моему, партизанки такими смуглыми не бывают.
Я ответила ему в тон:
– Валерочка, но ведь ваш фильм как будто черно-белый?
Шувалов мне сразу понравился. Но сам он поначалу проявлял интерес к другой актрисе.
…Я сижу в номере Натальи Варлей – нашей главной героини. Наташа очень хорошенькая, особенно когда поет, романтично перебирая струны. Шувалов, на которого я положила глаз, ей явно симпатизирует.
Валера в свои тридцать лет не выглядел неотразимым сердцеедом. Но было в нем что-то подкупающее, актрисы в него влюблялись. Скорее всего, секрет заключался в спокойной уверенности – профессиональной и мужской. Взгляд цепкий, но лишенный цинизма. Таким внимательным глазам очень хочется понравиться.
Ну и как же быть? Как обратить на себя его внимание? Я старше Варлей лет на десять, петь не умею. Сижу и думаю: «Чем взять-то?.. Черт побери, неужто я ни на что не гожусь?!» И тут приходит решение: стихи! Ахматова, Блок, Северянин не подвели. А исход атаки предрешила «тяжелая артиллерия» – Марина Цветаева…
Смотрю на Шувалова. Кажется, пробило. Как бы в ответ на Цветаеву он вспоминает стихи Мандельштама…
Назавтра я получила от Валеры несомненный знак внимания. Мы снимали эпизод на болоте, и я набрала воды в кирзовые сапоги, в которых ходила моя партизанка. Между дублями Шувалов подошел, предложил глоток коньяку из своей фляжки и неловко вынул из кармана пару чистых сухих носков! Казалось бы, не бог весть какой жест. Но у меня хватило ума его оценить: выходит, заранее побеспокоился – захватил с собой эти трогательные носочки! В общем, снова задел за живое мое слабое влюбчивое сердце…
