Владимир Бондаренко - Бродский: Русский поэт

Так и пишут оппоненты Бродского в духе этого желчного либерала и его литературоведческих опусов, в которых «конец литературы» фигурирует почти дежурно… Как бы в ответ таким, как Виктор Ерофеев, Бродский писал отнюдь не о богооставленности, а наоборот: «Я убежден, что Ему… должно нравиться то, что я делаю, иначе какой Ему смысл в моем существовании?» Вспомним и его изумительные стихи: «Бог сохраняет все; особенно — слова прощенья и любви, как собственный свой голос».

А я, читая его рождественские стихи, вспоминаю и самого поэта, и Марину Басманову, и красавицу жену Марию, вспоминаю и Вифлеем, где «…звезда, пламенея в ночи, / смотрела, как трех караванов дороги / сходились в пещеру Христа, как лучи». Искренне жалею, что Иосиф Бродский упорно не желал съездить в Израиль и посетить святые места, о которых столько писал. Он увидел бы, что Вифлеем находится не в ущелье, а скорее, на холме, и не в пустыне, а на взгорье. Да и лютые стужи в Вифлееме редки, но, впрочем, поэзия не обязана соприкасаться с географической реальностью. У нее другие законы.

Незадолго до смерти, в январе 1996 года, Бродский написал, подводя итоги всему сделанному им: «В общем, мне кажется, что моя работа по большому счету есть работа во славу Бога… Не важно, что я там провозглашаю в каких-то заявлениях. Ему это по душе».

Думаю, когда писал такие строчки, он вспоминал и о Череповце, и о своем (вспомним письмо Рубцова!) хрламе. И впрямь, неважно, сколько раз в сиюминутной суете он открещивался от своего хрлама. Главное, что Бог не открещивался от него, главное, что «Ему это было по душе»…

Тогда же он писал в блокнот Елене Чернышевой:

Он и был тайным череповецким генералом грустных, порой самоуничижительных мыслей. И непреложный факт: когда Бродского выслали в Вену в июне 1972 года, он вылетел в красном свитере и с золотым крестиком на груди. Как мне рассказал Яков Гордин, этот крест подарил Иосифу он. Позже в Америке поэту объяснили, что надо хотя бы в жизни соблюдать политическую осторожность, если хочешь добиться успехов, как «нью-йоркский элитарный интеллектуал», и потому он в многочисленных интервью уже отмалчивался или острил по поводу своего христианства, но в стихах оставался прежним. Поэта и после смерти отпели по протестантскому, а потом и по православному канонам, урну с прахом вначале установили в нише на американском кладбище, а позже перевезли на «остров мертвых» Сан-Микеле, что в Венеции.

Иосиф Бродский был с детства обречен на любовь к морю. Во-первых, его любимый отец был морским офицером, и маленький Ося примерял на себя все морские фуражки, тельняшки и кортики Александра Ивановича. Во-вторых, когда отец после войны вернулся в Ленинград, он несколько лет работал в Военно-морском музее, а вместе с ним там часто бывал и его сынишка. Он даже школу иногда не посещал, убегая вместо занятий в музей.

Его пропускали, зная, что он сын заведующего фотолабораторией, а он, не заходя к отцу, просто бродил по залам, впитывая в себя историю русского флота. «Едва ли что-либо мне нравилось в жизни больше, чем те гладко выбритые адмиралы — анфас и в профиль — в золоченых рамах, которые неясно вырисовывались сквозь лес мачт на моделях судов, стремящихся к натуральной величине».

Впрочем, у него и дома хранилась привезенная отцом из Китая маленькая бронзовая модель джонки, на которой он отправлялся в мысленные путешествия. Школу он не терпел любую, и поэтому глупо, как сейчас делают многие исследователи его творчества, выводить частую смену школ, а затем и вовсе уход из 8-го класса 191-й ленинградской школы, тем, что ему не нравилась советская система образования. Неплохая была все-таки система даже на мировом уровне. Думаю, так же Иосиф бросал бы школу и в любом другом месте, хоть в Древнем Риме, хоть в Венеции, хоть в Израиле… А вот во Второе Балтийское морское училище, на отделение подводников, он пытался поступить в 1954 году, но не получилось. А жаль — хорошим бы морским офицером был и стихи бы наверняка писал, но совсем другие. Сам Иосиф в одних интервью объясняет свое непоступление тем, что не прошел по здоровью, в других — тем, что он еврей. Может, и то и другое вместе? «Национальность, пятый пункт. Я сдал все экзамены и прошел медицинскую комиссию. Но когда выяснилось, что я еврей — уж не знаю, почему они это так долго выясняли, — они меня перепроверили. И вроде выяснилось, что с глазами лажа, астигматизм левого глаза…»

Но любовь к морю у Иосифа никуда не подевалась, он даже какое-то время работал матросом на маяке. Не случайно он так любил именно Андреевский флаг и в своих имперских мечтах желал, чтобы флагом его империи был Андреевский крест на белом поле. Этот флаг ему нравился гораздо больше, чем «двуглавая имперская птица или полумасонский серп и молот». Кстати, так мимоходом Иосиф Бродский высказал свое презрительное отношение к масонству.

Третьей, может быть, главной причиной рождения «морской души» Бродского было само его всегдашнее проживание близ морей и океанов. Как родился у одного моря, так и похоронен на острове в другом море. Не случайно и в конце жизни, уже после женитьбы на Марии, он все так же любил красоваться в морской фуражке.

Он сам признается:

Более того, все его переезды и странствия всегда заканчивались тем или иным морским пейзажем. Как мне признавались его шведские друзья, он и отель в Стокгольме всегда просил заказать такой, чтобы был прямо на берегу Балтики. Даже его любимый кот напоминал о «серых цинковых волнах», о ласково называемой им «водичке» и носил имя Миссисипи. Он переезжал из одной империи в другую, не забывая о третьей, крайне важной для его поэзии — Римской империи. Империи менялись, а море оставалось… Все мы помним его строчки: «Если выпало в Империи родиться, / Лучше жить в глухой провинции у моря…»

Вообще, вся его поэзия, особенно поздняя, напоминает письма, упакованные в бутылки и брошенные в открытое море, куда-то — неизвестно когда и неизвестно куда — обязательно доплывут. Его жизнь, по большому счету непутевая, кроме последних семейных идиллических лет с женой и дочерью — это письмо в бутылке, брошенное в море:

И остаются от него одни воспоминания «при виде волн… в беге строк и в гуденье слов…». «Морская душа» рождает морскую поэзию… Филолог из Эстонии, тоже, кстати, морской прибалтийской страны, Михаил Лотман написал блестящую работу о поэзии Иосифа Бродского «С видом на море». И в самом деле, вся поэзия Бродского, включая ленинградскую, ссыльную поморскую, американскую, венецианскую, стокгольмскую, дублинскую, — это поэзия «с видом на море».