21 октября фашистские бомбардировщики под прикрытием истребителей нанесли ряд мощных ударов по позициям 408-й стрелковой дивизии, державшей оборону на направлении к населенному пункту Гойтх, расположенному примерно в двадцати километрах от Туапсе. В случае захвата поселков Гойтх и Георгиевский гитлеровцами могла возникнуть непосредственная угроза выхода войск немецкой 17-й армии на Черноморское побережье и оттуда в Закавказье, чего настойчиво добивалось фашистское командование.
Накануне я только вернулся из госпиталя, где находился несколько дней на излечении в связи с осколочным ранением в ногу, которое получил во время бомбежки фашистской авиацией нашего штаба в Салониках. Доложил генералу Синякову о своем возвращении.
— Все в порядке, значит? Здоров? — поинтересовался он, приглаживая пятерней взлохмаченные седые волосы. И тут же дал задание: на рассвете следующего дня выехать в поселок Георгиевский, сверить по рабочей карте генерала Горюнова обстановку и получить от него задания на авиационную поддержку наземных войск.
Еще при подъезде к Георгиевскому я понял, что гитлеровцы готовят новый прорыв. На переднем крае нашей обороны, а до него было не так уж далеко, творилось что-то невероятное. Непрерывные взрывы бомб и артиллерийских снарядов сливались в оглушающий гул, похожий на продолжительные раскаты грома. Высоко в воздухе барражировали не меньше полсотни "мессеров", а ниже, круто разворачиваясь на заходах, сбрасывали бомбы десятки "хейн-келей".
В доме, где обычно работала оперативная группа командующего воздушной армией, я никого, кроме дежурного, не застал.
— Все на передовой, командующий тоже, — коротко ответил дежурный на мой вопрос: "Где генерал Горюнов?"
Разыскать командарма оказалось непросто, поскольку для него понятие "передовая" было значительно шире, чем, скажем, для командующего общевойсковой армией. Встретился с ним я неподалеку от горы Семашхо. Вместе с близкого расстояния мы наблюдали за боевыми действиями наших летчиков. Впрочем, генерал Горюнов не только наблюдал, но и одновременно давал по радио указания командирам дивизий, полков, как эффективнее использовать силы авиации для нанесения ударов по скоплениям рвавшихся вперед вражеских войск и атаковать фашистские "мессеры".
Управление авиацией по радио тогда еще переживало свой начальный период. Рации имели лишь самолеты новых конструкций, созданные в ходе войны, а поскольку они зачастую вылетали на боевые задания вместе со старыми, не имевшими раций, то управление ими в воздухе осуществлялось, как и прежде, с помощью ракет. Кстати, многие летчики, на самолетах которых имелись рации, поначалу не умели ими квалифицированно пользоваться. По выработавшейся привычке больше доверяли ракетным сигналам и покачиваниям крыльями ведущих самолетов. Сначала пришлось внедрять радиосвязь в основном на земле между штабами соединений и аэродромами. Вероятно, для этой цели и приказал генерал Горюнов направить к нему радиста с рацией. У себя в штабе мы уже кое-что сделали для обеспечения радиосвязи со штабами соединений. Теперь же я впервые видел с радиомикрофоном в руке командующего, и не в помещении, а на поле, вблизи переднего края обороны. Боевые действия наземных войск между тем все более накалялись. Возрастала и их авиационная поддержка.
…На небольшой высоте к переднему краю стремительно пронеслась группа штурмовиков под командованием старшего лейтенанта Григория Кочергина. В своем 502-м авиаполку он не без основания слыл новатором в боевом применении "илов" в горных условиях, постоянно искал и находил возможности нанесения наибольшего урона врагу. В этот раз группа Кочергина имела задание оказать помощь 672-му стрелковому полку майора Т. Г. Саядяна в отражении атаки вражеской пехоты. Появившись неожиданно из-за горы Семашхо, штурмовики Кочергина с двух заходов уничтожили огнем из пушек до батальона гитлеровцев, остальных рассеяли, принудили разбежаться в разные стороны, прятаться за камнями, поспешно ретироваться на исходные позиции. Таким образом, атака противника была сорвана, малочисленный по своему составу стрелковый полк Саядяна сумел удержать свои позиции до подхода на это направление частей 353-й стрелковой дивизии.
Не прошло и нескольких минут, как над полем боя появились "хейнкели" в сопровождении примерно двух десятков фашистских истребителей. В воздушный бой с ними вступили три группы наших "яков" и "лавочкиных", ведомые лучшими командирами эскадрилий майором Д. Л. Каларашем, капитаном С. С. Щировым и младшим лейтенантом П. М. Камозиным. Действовали стремительно и уверенно, стараясь одновременно наносить удары и по бомбардировщикам, и по истребителям противника, умело защищали друг друга. И это принесло успех. Несмотря на численное превосходство, фашистские стервятники не достигли цели — "хейнкели" сбросили бомбы бесприцельно, а "мессеры" вынуждены были быстро ретироваться на свой аэродром.
Но вот над соседним участком фронта вступили в воздушный бой с "мессерами" другие эскадрильи той же 236-й авиадивизии. Сразу стало ясно, что их боевая выучка была значительно ниже. Они атаковали врага как-то вразнотык, рассыпным строем, забывали, а вернее, не проявляли заботы о взаимной выручке, несли потери. Некоторые группы наших бомбардировщиков ТБ-3 и СБ запаздывали по времени с нанесением ударов, в результате зачастую бомбили не атакующую пехоту и танки противника, а их тылы, иначе говоря сбрасывали бомбы не по целям.
Видя воочию все эти ляпсусы, командарм Горюнов сурово хмурился, досадливо пожимал плечами, потом, обернувшись ко мне, спросил:
— Понимаешь, в чем наша беда?
— Да, товарищ командующий, — кивнул я в ответ.
— Тогда вот что, поезжай в Чемитоквадже, передай мое распоряжение штурману Галимову и инспектору Концевому.
Распоряжение командарма, помнится, заключалось в том, чтобы Галимов и Концевой немедленно приступили к организации занятий с летным составом по овладению опытом тактики боя эскадрилий Кочергина, Калараша, Щирова и Камозина.
После непродолжительной паузы он добавил:
— Вернешься в Салоники, скажи от моего имени начальнику политотдела Проценко, чтобы и политорганы вместе с командирами вплотную занялись пропагандой передовых методов воздушного боя.
Штурман Михаил Галимов, инспектор Григорий Концевой, командиры со-единений и частей, работники политотдела армии и политорганов дивизий без промедления приступили к выполнению указаний командующего. Занятия с летным составом проводились, как правило, накоротке, между боями. С истребителями делились своим боевым опытом Калараш, Камозин, с летчиками-штурмовиками — старший лейтенант Кочергин и его подчиненные, о наиболее оправдавших себя навыках прицельного бомбометания рассказывали своим однополчанам лучшие бомбардировщики 132-й авиадивизии: Михаил Горкунов, Иван Назин, Александр Горбунов и другие. Помню беседу под крылом самолета на полевом аэродроме близ станицы Лазаревской. Проводил ее только что вернувшийся с боевого задания старший штурман дивизии, он же командир эскадрильи майор Дмитрий Калараш. Рассказывая о своем успешном бое с "мессерами", он одновременно показывал руками, как делал заход, как "оседлал" фашистский Ме-109 и как в конце концов уничтожил его. Летчики понимали майора с полуслова, а главное — в воздухе следовали его примеру, дрались "по-каларашевски", старались действовать не только смело, но и осмысленно, в полной мере использовать скоростные и высотные данные своих машин. Примерно так же вели занятия, вернее, делились боевым опытом с молодыми летчиками и многие другие "старички". С более обстоятелъным разбором отдельных удачных воздушных боев выступали перед летным составом штурман или инспектор армии, командиры дивизий или полков. Политотдельцы обобщали и размножали передовой опыт, широко пропагандировали его. На аэродромах, в землянках были созданы специальные стенды, плакаты, издавались боевые листки. Популяризировалось все лучшее, что накапливалось в ходе боев. В результате за сравнительно небольшой срок боевое мастерство летчиков значительно возросло, молодые догнали "старичков".
