«Вероятно, она не стояла на первом месте в его жизни. Первой была больница. Потом были еще теология, музыка, философия», – говорит Борис Носик о восприятии Альбертом Швейцером жены. Вполне возможно, что именно так все и было. Но ее энергетика и шарм ненавязчиво присутствовали во всех его проектах, что говорит о любви и привязанности не меньше, чем непрестанные объятия и поцелуи. В этом контексте безусловную смысловую нагрузку несет момент замены дочерью умершей матери: Рена была с отцом в его последние дни, словно перенимая из рук старца то великое дело, которое отец и мать начали полстолетия тому. Союз Альберта и Елены не был привычной формой заурядного брака, поэтому подходить к нему с традиционными категориями вряд ли логично. Зато в общем образе семьи явственно проступает, что обширному разуму Швейцера, охватывающему проблемы мирового уровня, никогда не были чужды те милые интимные детали, которые дают близким людям ощущение равновесия и умиротворенности. При всей широте диапазона взглядов целеустремленного и непреклонного в отношении жизни-миссии Швейцера его брак с Еленой Бреслау можно, не кривя душой, назвать гармоничным объединением мужчины и женщины. И вовсе не случайно прах Елены был перевезен в Ламбарене, а сам Швейцер распорядился похоронить себя рядом с женой, «просто и немедленно», как и все, что он делал в своей жизни.
«Тринадцатый апостол Христа»
В словах праведника из Ламбарене, вынесенных в эпиграф, отражена вся его сколь могучая, столь и редкая идеология союза мужчины и женщины. Очень немногие пары могут говорить о двойной миссии – высшем счастье,
выпавшем на долю объединившихся мужчины и женщины. Совместное служение некоему великому делу и не только одинаковое понимание самих благ, гармонии и любви, но и активная осознанная деятельность по совершенствованию человека, несомненно, удел очень немногих, возможно избранных. Альберту Швейцеру посчастливилось вдвойне: он жаждал миссии сам и встретил на жизненном пути такую же очарованную душу.
Миссия в Ламбарене за несколько десятилетий расширилась в восприятии человечества настолько, что когда после Второй мировой войны Альберт Швейцер прибыл вместе с Еленой в Соединенные Штаты, он был назван американскими репортерами «тринадцатым апостолом». Еще через несколько лет великого гуманиста XX века нашла Нобелевская премия мира; сам он уже приближался к восьмому десятку и, как изысканно выразился тогда, к «финалу своей жизненной симфонии». Елена снова была с ним; ее выносливость в изнурительной борьбе с собственным разрушающимся здоровьем тоже может считаться частью миссии. Состарившаяся женщина превратилась в усохшее дерево: уже без листьев, но еще не упавшее на землю. Тогда, в Осло, где ее знаменитый муж прочел доклад, Елена, скромная, смиренная и вместе с тем величественная женщина, произнесла ключевые слова, касающиеся ее понимания роли женщины. Вынесенные в эпиграф повествования об этой паре, они очень тонко отражают ее женское естество – делать все, чтобы ее мужчина, ее избранник достиг победы, неминуемо дошел до цели. Именно эту традиционную роль, лишенную отступничества и амбициозного желания выполнять схожую с мужской функцию, лучшие мужчины мира с восторгом воспевали во все времена. Жизнь Елены со Швейцером представляет собой миссию внутри миссии. Оценивая ее, Б. Носик вполне справедливо указывает: «Может быть, ее самоотречение было еще большим, чем его: она была женщина, и она отреклась от себя не только во имя дела, но и во имя мужчины, так, во всяком случае, она представляла себе идеал немецкой женщины». Миссию преданной жены всегда сложнее оценить, чем наполненный достижениями путь целеустремленного мужа. С образом Елены почему-то ассоциируются слова Ивана Ефремова из его «женского» романа «Тайс Афинская», наиболее точно и ясно выражающие идею женской миссии в союзе с мужчиной. Речь идет о том месте в книге, где успешная, постигшая тайны любви-страсти гетера Тайс с изумлением узнает от Праксителя, что у этрусков не было гетер. «Действительно, у них нет гетер! Там все жены – гетеры, вернее, они таковы, как было у нас в древние времена. Гетеры были не нужны, ибо жены являлись истинными подругами мужей». Каждая женщина сама выбирает свою судьбу, в каждой присутствует свое понимание счастья, но в этой короткой фразе об отношениях в первых счастливых семьях отражена природная философия взаимосвязи мужского и женского, взаимоперетекающее Инь и Ян. Елена Бреслау мыслила именно такими категориями; она являлась истинной подругой Альберта Швейцера. И, как кажется, она была счастлива…
Насколько мог любить свою семью загадочный для окружающего мира человек, к которому, как к сказочному доктору Айболиту, стекались не только больные люди, но и антилопы, обезьяны, пеликаны? Он демонстрировал по отношению ко всему живому спокойное уважение, источал умиротворение и любовь. И естественно, что это чувство распространялось на жену, дочь, а несколько позже – и на четырех внуков. Но вместе с тем дело для него, как для мужчины, стремящегося к активной самореализации, всегда было на первом месте. Мудрость Елены порой в том и проявлялась, что она отчетливо понимала макроуровень своего мужа, двигавшегося космическим маршрутом кометы с широким, незабываемым для потомков следом. Поэтому иногда сознательно выбирала удаленность от Швейцера, чтобы не мешать ему, не отвлекать постоянными проблемами со здоровьем, по злой шутке Всевышнего обострявшихся именно в душных тропиках Ламбарене. Она приняла его целиком таким, каким он был – и великим, и слишком одержимым, чтобы постоянно оглядываться. Он же старался относиться к жене с неослабевающим чувством признательности, отдавая должное тем жертвам, на которые Елена пошла ради него и их общего дела. Ибо в пространстве его ценностей семье была отведена одна из определяющих, самых почетных ролей. Альберт Швейцер так соизмерял семью и дело: «Делайте все, что в ваших силах. Недостаточно просто существовать. Недостаточно сказать: “Я зарабатываю, чтобы поддерживать семью. Я хорошо выполняю свою работу. Я хороший отец. Я хороший муж. Я добрый прихожанин”. Все это хорошо, но вы должны делать еще нечто… Каждый человек должен собственным путем искать возможность стать еще благороднее и реализовывать свое истинное человеческое достоинство». Разумеется, Швейцер намекал на могущественную идею, подобную его собственной, способную приковать внимание миллионов. Но в данном случае главное не это. Бросается в глаза, что семья не исчезает из общей стратегии, хотя неизменно стоит за делом, как бы в тени идеи.
