— Первое, что тебе нужно будет сделать, — это купить костюм.
Перебивая его, я сказал:
— Я в этом буду ходить в цех.
Он еще раз посмотрел и сказал:
— Нет, тебе надо купить два костюма — в одном ты будешь работать в цехе, а второй должен быть выходным.
— Я хочу купить тетради для ведения записей, — сказал я Тевосяну. — Ты не знаешь, где их можно приобрести?
— За углом на следующей улице есть небольшой магазинчик, — сказал Тевосян, — там можно купить тетради и карандаши и вообще любые канцелярские принадлежности. Помочь тебе или сам справишься?
— Ну, тетради-то купить я сумею и без посторонней помощи, — уверенно ответил я и отправился в лавчонку. По совету Тевосяна я сказал не «Ich will», a «Ich möchte»[9]. (Это звучит более вежливо).
На произнесенную мною фразу: «Ich möchte ein Heft haben»[10], — полная пожилая женщина, хозяйка лавчонки, протягивая мне коробку скрепок для бумаги, сказала:
— Genug oder grösser?[11]
Я ничего не понимал. Как будто бы я сказал все правильно. Мне нужна тетрадь, почему же она предлагает скрепки?
Совсем растерявшись, я ответил:
— Genug[12].
Когда я вернулся, Тевосян спросил:
— Ну-ка покажи, какую тетрадь купил?
Я показал ему коробку скрепок.
— А зачем тебе скрепки?
— Мне они совершенно не нужны, но продавщица почему-то дала скрепки вместо тетради.
— Как ты сказал?
Я повторил фразу, произнесенную в лавчонке. Все как будто правильно, почему же она дала скрепки?
Только позднее я понял, что хозяйке, видимо, послышалось не Heft, a Haft.
…Прошло три месяца. Каждый день мы ходили с Тевосяном на завод. Вставали в семь часов утра, быстро съедали свой скромный завтрак — пару бутербродов, выпивали по стакану чаю и направлялись в сталеплавильный цех.
В квартире, где мы жили с Тевосяном, у нас были смежные комнаты, соединенные дверью, по обеим сторонам которой стояли наши кровати. Как-то ночью я услышал голос Тевосяна:
— Ты не спишь?
Нет.
— Я хочу зайти к тебе. — Он вошел взволнованный и бледный.
— Мне кажется, что все, что я наносил на диаграммы по разливке стали, ерунда. Совсем другие соображения кладутся ими в основу процесса разливки. Я уже давно замечаю, что, когда изложница заполняется металлом, мастер обязательно заглядывает в нее и даже не один раз. Правда, он включает секундомер и отмечает время заполнения изложницы. Но мне кажется, что они руководствуются чем-то другим, а не временем. Сегодня я разговаривал с одним из мастеров — Борхардом. Он обещал мне завтра рассказать кое-что. Если хочешь, пойдем к нему вместе.
Я взглянул на часы, было два часа ночи. Желание раскрыть крупповский метод разливки стали не давало Тевосяну покоя.
На следующий день утром мы направились к Борхарду, опытному мастеру, всю свою жизнь проработавшему в этом цехе. Он стоял у печи, на которой только что была закопчена плавка. Ковш с жидким металлом был подан на канаву для разливки. Когда струя жидкого металла полилась в изложницу, Борхард, приложив к глазам темно-зеленое стекло, заглянул в нее.
Тевосян спросил Борхарда, за чем он наблюдает, заглядывая в изложницу.
— Прежде чем объяснить вам, за чем я наблюдаю, я хотел бы вам кое-что рассказать.
Он отвел нас от канавы и стал объяснять:
— Когда заполнение изложницы проводится медленно, тогда лак, которым смазываются стенки изложницы, успеет выгореть до того, как к этой поверхности приблизится жидкий металл. В этом случае металл будет приставать к стенкам изложницы, «мазать» их и вся поверхность слитка в этом случае будет в складках, морщинах. Слитки с такой поверхностью нельзя пускать в прокатку, их поверхность должна быть предварительно очищена. А что произойдет, если скорость заполнения изложницы будет очень быстрой? В этом случае жидкий металл будет заполнять изложницу настолько быстро, что лак не успеет выгореть. Под слоем жидкого металла лак начнет вскипать. Часть газообразных продуктов не сможет пробиться через толщу жидкого металла и останется в слитке в форме газовых пузырьков, или, как их называют, «подкорковых» газовых включений.
Вот я и наблюдаю, что же происходит у стенки изложницы, «мажет» металл стенки или же он «кипит», то есть из него выделяются пузырьки газа. В первом случае я увеличиваю скорость разливки, во втором случае я снижаю ее, то есть направляю в изложницу большую или меньшую струю металла.
Одним словом, необходимо следить за поведением металла у стенки изложницы. В этом все дело.
— А почему вы всегда смотрите на секундомер? — спросили мы Борхарда почти в один голос.
Он улыбнулся и сказал:
— Это совершенно для других целен. Я просто собираю сведения о времени заполнения слитков различного развеса с тем, чтобы знать, сколько можно отлить слитков, не заморозив сталь в ковше. Это не имеет никакого отношения к самой технологии разливки. Ну, а теперь мы можем посмотреть на то, о чем я вам говорил.
Мы подошли к литейной канаве. Борхард попросил мастера по разливке передать ему ручку стопорного механизма, регулирующего скорость подачи из ковша жидкого металла. Мы вынули темно-зеленые стекла, такие же, как у Борхарда, и стали наблюдать.
— Вот смотрите, я снижаю скорость разливки.
Уровень металла стал подниматься медленнее. Но нам было ясно видно, что его движение у стенок как бы задерживалось. К стенкам изложниц устремлялись пленочки окислов.
— А вот теперь я увеличу подачу металла, — сказал Борхард.
Он нажал на ручку стопорного механизма. Металл стал подниматься быстрее, и мы отчетливо увидели бурление у стенки изложницы.
— Видите, вначале скорость была очень низкая, а затем я ее увеличил. И то и другое плохо. Нужно держаться между двумя этими положениями. Вот и все.
Это для нас был урок, преподанный нам хорошо разбирающимся в технологии производства мастером.
После разговора с Борхардом мы много дней сами наблюдали за разливкой и в конце концов постигли эту премудрость.
Возвратившись в тот день из цеха, Тевосян сказал:
— Вот видишь, как легко можно попасть впросак, не зная идеи, которая заложена в основу технологии. Можно собрать бесчисленное количество фактических материалов, но не уметь ими воспользоваться. Нам надо пересмотреть также и наше отношение к самой технологии плавки, может быть, и здесь, мы что-то недооцениваем и упускаем.
Через восемь лет, когда Тевосян был уже наркомом судостроительной промышленности, мне пришлось как-то вместо с ним поехать в Мариуполь, на металлургический завод имени Ильича, входивший в то время в состав Наркомата судостроительной промышленности. Большой группой вместе с директором завода, главным инженером и секретарем партийной организации мы вошли в мартеновский цех. Как раз в это время разливалась сталь. Тевосян подошел к мастеру по разливке, взял у него темно-синее стекло, заглянул в изложницу и сказал:
