— Обязательно надо выписать на английском языке «Меканикс», на французском «Ревю де Металлуржи», — сказал один из членов совета, кто-то назвал на шведском языке «Ерен конторетс анналер» и ряд других.
По мере того как называли журналы, я видел, как сардоническая усмешка расплывалась по лицу директора. Я чувствовал, что он сейчас скажет свою очередную глупость, и мне стало как-то не по себе. Я всегда испытывал чувство стыда за Миловидова. Но уговорить его стать более осмотрительным было нельзя, он не слушал советов и считал, что к нему напрасно придираются. Наконец Миловидов не вытерпел, поднялся со своего стула и, обведя присутствующих победоносным взглядом, произнес:
— Что же вы на главном-то иностранном языке не хотите выписывать ни одного журнала?
— На каком же именно? — спросил профессор Чижевский.
— А на американском.
В зале заседания раздался сдержанный смех.
Кое-кто замотал головой. Некоторые опустили головы.
— Такого языка нет, — сухо сказал Чижевский.
Миловидов с чувством собственного превосходства со злорадством выпалил:
— А как же американцы тогда разговаривают?
Это было уже слишком. Кто-то из членов совета вполголоса произнес:
— А не пора ли этот балаган кончать?
Чижевский, всегда сдержанный и тактичный, не выдержал:
— В таких случаях они предпочитают молчать, — резко ответил он Миловидову.
Как-то, осматривая лаборатории института, Миловидов зашел в металлографическую и, кивая в сторону большого горизонтального микроскопа Рейхерта, задал заведующему лабораторией вопрос:
— Ну, а просветиться на этой машине можно?
— Нет нельзя, для работы на ней надо уже быть просвещенным, — ответил заведующий.
Но Миловидов был человеком без чувства юмора — он ничего не понял.
Наконец Миловидова убрали из института. Его сменил второй директор, также не ученый. Фамилию я его забыл. (По специальности он был судовым механиком и одно время служил на военном корабле.) В институте новый директор пробыл недолго.
На эту должность он был назначен как раз перед выборами партийного бюро, и на партийном собрании его выдвинули в члены бюро. Но так как для организации он был новым человеком, его попросили рассказать биографию.
Его эпический рассказ произвел колоссальное впечатление — говорил он, вероятно, часа два, повествуя о том, какие партийные поручения получал, где и когда его арестовывали и в каких тюрьмах сидел.
Он, кажется, побывал по всех тюрьмах страны, никогда не отсиживал до конца тот срок, на который его осуждали, и бежал из всех мест заключения, в которые его определяли.
Уже в конце он рассказал, как, получив заданно партии, организовал побег политических заключенных с военного корабля, на котором их возвращали из Франции в Россию.
Французские власти арестовали нескольких политических, бежавших из России во Францию. Правительство Франции выдало их царскому правительству. Арестованные были доставлены на борт военного корабля, на котором он был механиком.
На пути из Марселя в Одессу корабль зашел в Александрию, где и удалось организовать их побег. Все было организовано великолепно: арестованные исчезли, но сам организатор побега — механик — был арестован, и его поместили в ту же самую каюту, где до него сидели политические.
Ночью, когда корабль вышел в море, арестованный механик выпрыгнул в иллюминатор и проплавал более десяти часов, пока его не подобрал итальянский пароход.
— Так я попал в Италию и затем добрался до Капри, где слушал лекции Луначарского, — рассказывал затаившей дыхание аудитории новый директор.
После собрания по всему институту только и разговоров было о новом директоре, но сам он работой в институте тяготился.
— Не по Сеньке шапка, — как-то с грустью сказал он мне. — Ну что я могу вам подсказать, чем смогу помочь, если это дело для меня незнакомое? Здесь специалисты нужны — без них мы, как без компаса, весь институт на мель посадим — не туда уведем.
После него в институт пришел Ротенберг.
Ротенберг также не имел высшего образования и был просто администратором, опираясь по всем вопросам на суждения отдельных ученых института. Но когда по обсуждаемым вопросам не было единого мнения, то определиться ему было трудно, и он терялся.
То же самое, по с еще более плачевными результатами происходило на заводах и фабриках. Следует помнить, что на многих заводах старой России руководящие технические должности занимали иностранные специалисты, и когда они после революции покинули страну, то многие важные участки остались оголенными. Помимо того, что инженерно-технические кадры были малочисленны, многие из инженеров и техников отказались работать, часть ушла с белой армией, кое-кто из оставшихся саботировал.
Было очевидно, что без кадров, хорошо знающих технику, нельзя будет справиться с теми задачами, которые партия ставила перед страной.
В статье о перенесении заграничного опыта в нашу промышленность «Правда» И июня 1929 года писала: «Нет сомнений, что на протяжении первой пятилетки успех реконструкции будет в решающей степени определяться тем, с каким темпом мы будем переносить и внедрять в нашу промышленность достижения иностранной техники.
…Основными элементами, из которых слагается проблема перекачки к нам иностранной техники, являются: командировки работников нашей промышленности (инженеров, техников, рабочих и административного персонала) за границу для ознакомления и изучения процессов производства на заграничных предприятиях».
В середине 1929 года было принято постановление о командировании на обучение за границу большой группы молодых специалистов.
Нашему институту было предложено подобрать одного кандидата. Руководство института предложило поехать мне. Вначале сообщили, что я поеду в США на год, а затем решили послать меня в Германию на семь месяцев. Еще до меня туда выехали несколько моих однокашников, в том числе и Тевосян.
…В Горной академии я изучал английский язык. Преподавание иностранных языков было поставлено плохо. По окончании курса мы не умели говорить, и произношение у нас было ужасным.
Преподаватель английского языка не только никогда не слышал живой английской речи, но и не знал фонетики. Было очень мало литературы для чтения на иностранных языках, и те студенты, которые все же хотели изучать язык, бегали по букинистическим магазинам и скупали старые книги и учебники.
Одним словом, по окончании института я мог только со словарем читать английские книги и журналы по специальности.
