— Товарищ старший лейтенант! В мою броняшку фаустом стукнуло, но не разорвался, честное слово. Я этому дейчу все мозги наружу выпустил. Приём!
— Сообщи координаты!
— Какие там координаты! К Штансдорфу подъезжаем!
— Товарищ старший лейтенант, заготавливайте мне наградной на «Славу 1 степени». Мне без полного кавалера в Свердловск являться неприятно. Приём!
— Ты что, пьяный? Мальчишка! Я тебе заготовлю такой наградной, что твоей маме в Свердловске страшно станет! Понятно? Приём!
— Товарищ старший лейтенант, не сердитесь! Я Науму такой аккордеон достал. Загляденье! «Италия» написано. Это здесь у одной немецкой графини. Товарищ старший лейтенант, у неё два, честное слово! Я ей сказал: — Бог велел делиться, — и взял, какой получше. Приём!
— Медведев! Кончай болтовню и смотри в оба! Меня посылают к вам. Выезжаю!
Разведку я догоняю у канала Тельтов, и тут разворачивается бой небывалой жестокости. Немцы не собираются нам сдаваться. Им хочется прорваться к союзникам, а мы их крепко заперли, замкнув в кольцо Берлин со всеми окрестностями.
К каналу Тельтов со своей бригадой прибывает Саша Идельчик. Он стоит на земляной насыпи, сделанной возле каменного дома, и смотрит на ту сторону. Канал шириной в 40 метров, и километровое поле бывшего парка отделяют его от города, до которого ему вот уже четыре года хочется добраться и заплатить по счёту, залежавшемуся камню у него не сердце.
Василий Курнешов едет офицером связи в танковую бригаду. Встречает там Сашу.
— Идельчик! Приветствую! Вы выглядите сегодня как майская роза.
— Завтра 1 мая, и вот он Берлин, посмотри — это что-нибудь да значит, Василий!
— Саша, быстренько пару свежих анекдотов.
— Сегодня только один. Союзный самолёт отбомбился и получил повреждение. В самолёте русский, француз, англичанин и американец. Требуется облегчить машину, понимается русский и с возгласом «За Родину, за наш народ!» прыгает вниз. Но этого недостаточно. Поднимется француз: «Свобода, равенство, братство!» — и тоже выбрасывается из самолёта. Остались англичанин и американец. Сидят и ждут, в ком заговорят благородные чувства. Наконец поднимается американец: «За Соединённые Штаты Америки, их силу и могущество!». Открывает дверцу и выбрасывает англичанина. Вот тебе и анекдот.
— Спасибо, Саша. Ну, я помчался.
Отъехал Василий, и рядом падает мина с той стороны.
Саша хватается за живот, стоит недолго и медленно опускается на землю. Подбегают его санитары с носилками.
— Да, вот всегда опаздывал, а тут поторопился, пустяк, лет на сорок.
Санитары укладывают его на носилки.
— Старшина, сколько вас учить, что раненого в живот надо переносить с согнутыми в коленях ногами.
В медсанбате к операционному столу подходит его приятель хирург:
— Саркисян, покопайся, дружище, у меня во внутренностях. — Голос его слабеет. — Аванес, подчитай лекцию, а то перепутаешь и пришьёшь дуоденум к цекум (двенадцатиперстную к слепой).
Саша теряет сознание.
На операционном столе под ножом хирурга Саркисяна умер капитан медицинской службы Саша Идельчик.
Сообщать некому. Родные все погибли, любимая женщина при жизни Саши так и не знала, что она любимая, так пусть же не знает этого совсем.
Вылавливаем блуждающих фрицев, их масса.
Встречаю группу французов с фабрики. У них здесь жёны и дети. Продовольствия нет, и они голодают уже третий день. Отдаю им всё: сало, хлеб, сахар. У пожилого француза глаза лезут на лоб. Он боится протянуть руки к продуктам. Он много лет не видел так много еды.
— Берите, берите, только разделите поровну.
Вечером француз и француженка разыскивают меня по кварталу.
Курнешов кричит:
— Вульфович, выйди на улицу, тут французские друзья пришли, ищут офицера в чёрном плаще.
Выхожу. Пожилой протягивает мне большой белый платок. На нём вышит герб Франции и по краю на ленте: «Свобода, равенство, братство».
Женщина пытается объяснить, что за хранение этого сувенира немцы сажали на три года в концлагерь.
Я временный комендант района. Нет ни минуты покоя, а ведь ещё идут бои вокруг Штансдорфа.
Прибегает русский инженер:
— Я из Ростова-на-Дону, моя фамилия Квитков. Я работаю на кинофабрике «Дэфа». Это тут на Ванзее. Там солдаты, забрались в объективный цех и… объективно говоря… э-э-э… наводят беспорядок. Там миллионное состояние, его необходимо спасти и от обстрела и от… э-э-э… беспорядка.
Мчусь на «Дэфа» и застаю там двух пьяных солдат, которые спокойно извлекают из футляров самые большие объективы и внимательно рассматривают друг у друга физиономии, сапоги, пряжки, автоматные дула, сопровождая это зрелище оригинальными комментариями.
С трудом выгоняю их и выставляю охрану.
Мои мальчики извлекли откуда-то члена французского правительства и приволокли его ко мне на проверку. Оказался, не больше не меньше, как председатель радикал-социалистической партии Эрио. Радировали в штаб армии. Приказано немедленно доставить с усиленной охраной, чтоб, не дай Бог, по дороге его не ухлопали. Выходим к бронетранспортёрам, ведём светскую беседу о Париже, о Москве, и вообще. Здесь же переводчик штаба. Эрио показывает золотые часы с крышкой. На крышке надпись «Эрио от лионских рабочих. 1936 г.». Мимо проходит старшина хозчасти:
— Товарищ старший лейтенант, опять вы с фрицем возитесь. Отняли бы у него эти уры, и пусть идёт к чёртовой бабушке.
Уф! Хорошо, что радикал-социалист не понимает по-русски. А то бы, пожалуйста — дипломатическое осложнение. Мол, вот немцы не обидели, в русские обижают.
2 мая. Берлин капитулировал. Знамя Победы развевается над обломками Рейхстага. Приказ Верховного Главнокомандующего. Это и к нам относится. Нескончаемой вереницей идут колонны пленных.
Вот это блиц — не то, что при Гитлере.
К вечеру 3 мая у меня собрались Василий Курнешов и Валентин Хангени — оставшиеся в живых госовцы, и мои приятели и товарищи из части, штаба. Батальон выходит на Лукенвальде. Карты до Дрездена получить у адъютанта штаба.
— Куда едем? — спрашивают друг у друга офицеры.
— Куда едем? — спрашивают друг у друга бойцы.
А ответить может только один сержант Медведев. Выпив свою майскую порцию, он в лихой позе сидит на броне своей машины и снаряжает диски.
— Куда едем! Куда едем! Ясное дело, куда, — объясняет он своему помощнику, — немцев доколачивать едем, вот куда.
— Ничипорук! — кричит он на помощника, и лицо его на мгновение становится серьёзным, — ты не ухо протирай, а пулемёт, это на данном этапе поважнее будет. — И он уже улыбается.
