Онкоцентр
Коридоры, коридоры —
По окружности комфорт.
Страха гордого затворы,
Боль надежды – первый сорт.
Но ведь это – исключенье,
Странных судеб круговерть…
Даже методы леченья
Здесь подсказывает смерть.
Добрый доктор! Почему же
Вы избрали свой удел?!
Коридоры кружат, кружат,
Может, выберешься цел.
Стерта разность интересов,
Только боль и человек…
Век невылеченных стрессов,
Рака и инфаркта век.
Путь прогресса – гордость мира,
За гуманность этот мир…
…Прежде честности рапиры
Доверял любой турнир.
А теперь наука, скальпель,
И наркоз, как шум дождя…
И бесчисленные скальпы
Над вигвамом у вождя.
Скоро хлынет дождь кровавый —
Непонятный, проливной.
Победители со славой
Возвращаются домой.
И забрало поднимает
Эскулап в крови – росе…
Он один не понимает
То, что понимают все.
Страх… На что он похож?
На слезу?
На церковное пение?
На тифозную вошь?
На предчувствие?
На прозрение?
Страх… Он глуп, глух и слеп,
Искажает он время и зрение.
Страх по сути нелеп,
Как нелепо всегда невезение.
Он не только слабых берет в полон,
Просто сильный в него не верует,
Потому и опасен он,
Что никто его смысла не ведает.
Страх…
Не надо!
Ведь это крах —
Мысли высквозит,
Сердце остудит.
Для чего нам бессильный страх?
Только люди его осудят.
Не сжимайся, сердце, в комок
И не бей о ребра с размаха!
Страх еще никому не помог.
Нет ничего
Унизительней страха.
Я боюсь пробуждений,
Когда светлосерый рассвет
Давит в тонкие стекла
Неотвратимостью лет.
Я боюсь побуждений —
Обманчиво-пестрой тщеты,
В мире сделано столько,
Что больше не сделаешь ты.
Нужно снова подняться
И снова посеять зерно,
Чтобы в несколько зерен
Смогло превратиться оно,
Чтоб неверные пальцы
Найти в себе силу смогли
Разгадать, как он черен —
Комочек родящей земли.
Я боюсь этих всходов,
Боюсь их, как снов наяву —
Ведь до времени жатвы
Я попросту не доживу,
До столетних восходов,
Когда понимаешь с утра,
Что в ладони зажата
Опять лишь крупица добра.
Иисус Христос скончался на кресте.
О. ненадежность заповеди пятой!
Веками в бронзе мучился распятый
И воскресал под кистью на холсте.
Но не дает житья один вопрос,
И я неслышно подхожу к распятью.
О. нарисованный Иисус Христос,
Как мне без Бога жить, хочу понять я.
Пред кем теперь колена преклоню,
Кому свечу грошовую поставлю,
Кого в беде бессильно прокляну,
Кого в минуту радости восславлю?
Добро, добро… Опасная стезя!
Твои костры, твои кресты – несметны.
Ты сам умрешь, умрут твои друзья,
И только толкователи бессмертны.
Бог в неисповедимости путей
Впрок вылепил не личности, а лица
И дал самоуверенность арийца
Он глиняным поделкам всех мастей.
Приказ, призыв, призвание – убей!
А – НЕ УБИЙ – забытое, в завете…
Мечтатели, художники и дети
Немыслимых рисуют голубей.
Безбожник превращается в попа,
Над прочими случайно возвеличась,
Но только в муках сотворится личность,
И станет человечеством толпа.
Уеду на перекладных,
Задам работу бренной плоти,
Пусть дремлет в креслах откидных
На реактивном самолете.
Трясется на грузовике
По допотопному проселку,
Потом в вагоне, налегке,
На верхнюю взлетает полку.
Меня, как щепочку река,
Всю жизнь несет слепое время.
Гостиниц шумная тоска
Стучит в висках, долбит мне темя.
Бесплотная маячит цель
На тонком острие смятенья…
И все метель, метель, метель —
Потоп и светопреставленье.
Не помню, где была вчера,
Не знаю, где я завтра буду.
Пилоты, словно кучера,
Готовы выполнить причуду.
Четыре теплые стены
Мираж рисует незнакомо,
Не для меня возведены
Защитные пределы дома.
И я бегу по шпалам строк
К тому глухому полустанку,
Где пращуров высокий слог
Сулит мне краткую стоянку.
Остановлюсь, передохну,
Смахну нечаянные слезы…
И снова задавать начну
Неразрешимые вопросы.
К чему тебе логика мысли,
Коль сердце трепещет пока,
И в небе хрустальном повисли
Крахмальным бельем облака?
Вино ли, нектар ли, кумыс ли
Туманят, дурманят слегка,
Пока превращаются листья
В надгробную плоскость пенька.
Утрачена радость. И разом
Во тьме пробуждается разум,
Чтоб выход открыл лабиринт.
И поздно, так поздно, что рано
Врачует смертельные раны
Фантазии кипельный бинт.
Сапожник набивал набойки,
И было все ему сруки.
Стояли украшеньем стойки
Игрушечные башмачки.
Его клиенты были бойки —
Шутя, сбивали каблуки.
Но были украшеньем стойки
Игрушечные башмачки.
В сей месяц и сего числа
Исчезла гордость ремесла,
А выгода пошла на убыль.
Суров конвейер волшебства,
И стала забывать молва
Секреты золушкиных туфель.
Забыла я рецепты колдовства,
И, чуда не творя, скольжу я мимо,
И даже приворотная трава
Уже от прочих трав неотличима.
Разношенная ступа мне тесна,
Как туфли новые, И отчего-то
Я ночи напролет сижу без сна,
Гляжу, как пролетают самолеты.
О, как удобен их стальной полет,
Как мощен рев их в поднебесном мире…
И что мне омут – есть водопровод
В любой благоустроенной квартире.
Я жить хочу на пятом этаже,
Цветы растить не на земле, а в плошках,
Мне слишком ветхой кажется уже
Моя избушка на куриных ножках.
Давным-давно не забредал ко мне
Иван-царевич. Стал костер золою,
И я, сгорев в его живом огне,
Живу теперь не доброй и не злою,
Я и сама не верю в чудеса,
Я – тихая, обычная старуха.
И сказками не колют мне глаза —
Ни слуха обо мне теперь, ни духа.
Но иногда в душе застонет бес,
Но иногда привидится такое,
Что до смерти захочется чудес
И вовсе не захочется покоя!
