Ознакомительная версия.
«Король Лир» вышел на широкий экран в 1971 году. В прокате он собрал не очень обильные доходы — его посмотрели всего лишь 17,9 млн. зрителей. Однако за рубежом его успех был более весом: на фестивалях в Чикаго, Тегеране и Милане он завоевал несколько призов.
Между тем в год выхода фильма на экран Даль покинул труппу театра «Современник». Театр тогда готовился к постановке «Вишнёвого сада» по А. Чехову, и Олегу досталась в нём роль Пети Трофимова. Однако, видимо, у него были иные мысли о своём месте в этой постановке, и он заявил, что эту роль играть не будет. Но другую роль ему никто давать не собирался. Тогда он и принял решение уйти из театра.
В том году мог состояться его дебют на сцене МХАТа, куда его пригласил О. Ефремов, чтобы сыграть роль Пушкина в спектакле «Медная бабушка» по пьесе Л. Зорина. Даль очень активно репетировал эту роль, многие, видевшие эти репетиции, считали, что в ней актёра ждёт несомненная удача, однако в какой-то момент он дрогнул. Постановка ему вдруг разонравилась, и он вышел из неё, заставив Ефремова играть эту роль самому.
После этого он уехал в Ленинград, где жила его супруга, и поступил в труппу Ленинградского драматического театра имени Ленинского комсомола. В течение двух сезонов играл Двойникова в спектакле «Выбор» по пьесе А. Арбузова. Играл с полным отсутствием какого-либо интереса к роли. Сам он затем назвал эту пьесу «нелепейшей стряпнёй», а своё участие в ней охарактеризовал не иначе как «из г… конфетку не сделаешь!».
Каким Даль был в тот ленинградский период? Его жена Е. Даль вспоминает: «Рядом с ним я постепенно стала другой. Он мне ничего не говорил, не учил меня, но я вдруг понимала — вот этого делать не нужно. Я была беспорядочна, могла разбросать одежду, у меня ничего не лежало на своих местах. Но вот я увидела, как он складывает свои вещи. Какой порядок был у него на столе, на книжных полках! Когда я просила у него что-нибудь, он, не поворачиваясь, протягивал руку и брал не глядя нужную вещь. Он никогда ничего не искал. И постепенно вслед за ним я начала делать то же самое. И оказалось, что это очень просто…»
А вот что пишет о нашем герое писатель В. Конецкий, его сосед по дому на Петроградской стороне:
«Познакомился я с Олегом довольно странным образом. Возвращаюсь как-то домой, а во дворе на трёхколёсном детском велосипеде катается мужчина. Колени в разные стороны на полметра торчат. Рядом стоит пацан лет шести-семи и плачет. Ну ясно, этот дядька у него велосипед забрал.
Я ему и говорю: „Слушай, парень, ты что маленьких обижаешь?“ Он мне в ответ: „А я шут. Мне всё можно“. Как оказалось, это был Олег Даль…
Он тогда жил в Питере, а наш дом — писательский, и квартира семьи Олега находилась ниже моей на один этаж, по прямой между нашими квартирами было метров двадцать…
Он только что счастливо женился. Тёщу называл Старшая кенгуру, жену — Младшая кенгуру. Ни та ни другая не обижались, даже радовались, когда он их так называл… Но в подпитии Олег старался избегать близких контактов с кенгуру, находя приют у меня.
Находил этот приют он в полном смысле слова явочным путём. Время года, день недели, время суток для него значения не имели. Обычно я от души радовался неожиданной явке артиста, ибо выпивка — штука заразительная, и составлял ему компанию…
Однажды в половине третьего ночи раздался жутковатый по бесшабашной наглости и бесовской весёлости звонок. Я добрался до двери. На пороге возник элегантный, пластичный, артистичный Олег…
Я повёл его на кухню. Было ясно, что выдать, то есть продать, артиста кенгуру или уложить спать — дело безнадёжное и опасное. Достал бутылку сухого вина. Вдруг зазвонил телефон. Я беру трубку. Звонит Старшая кенгуру. Голос не австралийский, а петербургский, чрезвычайно интеллигентный:
— Виктор Викторович, простите, решилась побеспокоить так поздно, потому что у вас свет горит, ещё не спите?
— Нет-нет, пожалуйста, я работаю, не сплю.
— У вас Алика случайно нет?
Артист отрицательно машет руками и ногами, головой и бутылкой.
— Нет его, и не договаривались с ним встречаться нынче… Если придёт?.. Конечно — в три шеи!.. Не за что! Спокойной ночи… — вешаю трубку. — Олег, ты можешь тише? Чего орёшь, как Сидорова коза?
— Когда это я орал?
— Да вот только что показывал, как ботало звякает на козе. И блеял, а на лестнице каждый звук слышно! Что, твои кенгуру дураки? Кто в три часа на шестом этаже на Петроградской стороне может блеять? Кто, кроме тебя?..
Через какое-то время раздаётся звонок в квартиру.
Прячу пальто артиста под своё на вешалке, открываю.
Обе кенгуру на пороге.
— Простите, нам показалось… Алик у вас?
— Откуда вы взяли? Я работаю…
— Ну а вот только сейчас, тут паровоз шёл, поезд, „бе-е!“ — это кто?
— Когда пишешь, чёрт знает какие иногда звуки издаёшь, чтобы подобрать буквальное, адекватное выражение чему-нибудь нечленораздельному… поверьте… это бывает очень сложно… попробуйте сами…
— А можно к вам на минутку?
Уже обе просочились. Старшая в кабинете шурует. Младшая свой нос — в туалет, в кухню, в стенной шкаф. Нет никого! Обе — и Старшая и Младшая — в спальню, а там, кроме материнской иконы, да низкой тахты, да рулона карт, никаких укрытий. Младшая всё-таки и под тахту заглянула. Нет артиста! У меня тоже начинают глаза на лоб вылезать: куда он делся? Ноябрь месяц, окна и дверь на балкон забиты, заклеены, форточки малюсенькие…
— Бога ради, простите, нам показалось…
— Нет-нет, ничего, я вас понимаю, пожалуйста, заходите…
Выкатились.
Почему-то на цыпочках обхожу квартиру. Жутко делается. Нет артиста! Примерещилось! Но вот пустая бутылка стоит, а я не пил! Или, может, это я пил?.. Вдруг какой-то странный трубно-сдавленный голос:
— У дверей послушал? Сумчатые совсем ускакали?
Чёрт! Артист в морскую карту каким-то чудом завернулся и стоит в рулоне за шкафом.
— Совсем? — переспрашивает. — Тогда, пожалуйста, будь друг, положи меня горизонтально: иначе из этого твоего Тихого океана самому не вылезти…»
Стоит отметить такой факт: в 1971 году Даль внезапно решил вести дневник. Е. Даль вспоминает: «Слух об этих дневниках быстро распространился и кое-кого не на шутку напугал. Звонили мне и просили — пускай он перестанет вести этот ужасный дневник. А он писал по минутам: почему отмена (съёмки), когда позвонили или не позвонили…»
Приведу несколько отрывков из этого дневника за 1971 год:
«2 ДЕНЬ — ДЕНЬ ЧЁРНЫЙ.
В грязи не вываляешься — чистым не станешь. Может быть, в этом и есть смысл, но не для меня. Не надо мне грязь искать на стороне; её предостаточно во мне самом. На это мне самому стоит потратить все свои силы, то есть я имею в виду искоренение собственной гнуси. Все мои отвратительные поступки — абсолютное безволие. Вот камень, который мне надо скинуть в пропасть моей будущей жизни. Вчера смотрел „Фиесту“ Э.Х. в постановке Юрского. Это пошлый кошмар безвкусицы!..
Ознакомительная версия.
