еще находились под сильным огнем, и Ли предложил англичанину найти более безопасное место, - а затем сказал: "Это был печальный день для нас, полковник, печальный день; но мы не можем ожидать, что всегда будем одерживать победы".
Внимательное отношение Ли к деталям, а также его неизменная мягкость манер остались незамеченными трагедией этого дня. "Когда конный офицер начал вылизывать свою лошадь за то, что она попятилась при разрыве снаряда, Ли воскликнул: "Не хлестайте его, капитан, не хлестайте. У меня у самого есть такая же глупая лошадь, и порка не приносит пользы". Ли пожимал руки проходящим мимо него солдатам и снова и снова повторял: "Во всем этом виноват я", а затем: "Это я проиграл эту битву, и вы должны помочь мне выйти из нее наилучшим образом". Если хорошее поведение под огнем в самых тяжелых обстоятельствах является мерилом величия человека, то Ли никогда не был таким великим, как в часы, последовавшие за приступом Пикетта - ведь одна из причин того непреходящего восхищения, которое до сих пор окружает его, как на Севере, так и на Юге, - это его достоинство и самообладание в поражении, полное отсутствие жалости к себе и готовность взять на себя ответственность. Редьярд Киплинг еще не родился - он должен был родиться в 1865 году, в год капитуляции Ли в Аппоматтокс-Корт-Хаус, штат Вирджиния, - но две строки его самого известного стихотворения, возможно, были написаны с учетом Ли:
Если вы сможете встретиться с Триумфом и Бедствием
И обращайтесь с этими двумя самозванцами точно так же...
Измученный, нездоровый, с разбитым сердцем, Ли скакал взад-вперед по открытой местности на Тревеллере, легкой мишени, не обращая внимания на выстрелы и разрывы снарядов вокруг: утешал своих людей; брал на себя всю вину за неудачу - которая действительно во многом была его, но многие ли великие полководцы когда-либо говорили так своим войскам?-приказывая раненому бригадному генералу Петтигрю обратиться за помощью в тыл; останавливаясь, чтобы поинтересоваться здоровьем бригадного генерала Кемпера, который приподнялся в стременах, обнажив меч, чтобы призвать своих людей идти вперед, крича "Вот пушки, парни, идите за ними!", делая из себя заметную мишень, и был ранен в пах; повторяя снова и снова всем и каждому: "В конце концов все будет хорошо", пока он не охрип. Охваченный безмерной печалью, Ли добрался до своего штаба и снялся с места только в час ночи 4 июля и некоторое время стоял, утомленный, рядом с Тревеллером, разговаривая с одним из своих генералов. Затем, направляясь к своей палатке, он услышал шепот: "Очень плохо! Слишком плохо! О, очень плохо!"
Хотя все, включая Ли, ожидали контратаки федералов, она так и не последовала. Осторожность Мида вновь дала о себе знать; кроме того, обе стороны в полной мере оценили свои потери за последние три дня: более 23 000 человек со стороны федералов, до 28 000 со стороны конфедератов, в общей сложности между двумя армиями более 50 000 человек - самые кровавые три дня в американской истории. Ли уже принял решение об отступлении через Потомак. Даже если бы он хотел иного, у Ли не было другого выхода, кроме как отступить: обычно он пополнял запасы боеприпасов за счет захваченных у противника, но на этот раз армия не захватила ни одного, а без них он не мог сражаться. Он отошел к Винчестеру, где можно было пополнить запасы из Ричмонда, взяв с собой раненых, пленных и длинный обоз с припасами и животными, захваченный Юэллом и Стюартом в Пенсильвании - богатая добыча, но не компенсация за поражение или за то, что генерал Пембертон сдал Виксбург с 30 000 человек Гранту 4 июля, уступив Союзу контроль над Миссисипи от ее истоков до моря и фактически разделив Конфедерацию на две части.
4 июля погода испортилась, не позволив Миду предпринять попытку преследования, но превратив отступление Ли в испытание, почти столь же ужасное, как и бои.
На следующий день, опровергая мнение о том, что между Ли и Лонгстритом были какие-то плохие чувства, Ли остановился под проливным дождем на биваке Лонгстрита и сказал ему: "Это все моя вина, я думал, что мои люди непобедимы". Это было и остается самым правдивым и убедительным объяснением его поражения при Геттисберге и, возможно, самым трогательным.
Глава 11. Ли и Грант
"Если бы со мной был Стоунволл Джексон, насколько можно судить, я бы выиграл битву при Геттисберге".
-Роберт Э. Ли *
Отступление через Потомак под проливным дождем стало эпической историей страданий, не уступающих самой битве. Потомак затопило, пришлось импровизировать шаткий мост через него, а агония раненых не поддавалась описанию. Даже лошади, большинство из которых хромали из-за отсутствия обуви и недостатка корма и фуража, находились в плачевном состоянии. На протяжении всего этого мучительного марша Ли не только руководил своей армией, но и подавал своим людям пример стойкости, уверенности и преданности долгу. Если бы он в том же духе взял на себя управление сражением на второй день, то вполне мог бы его выиграть. Столкнувшись с поражением, он сплотил армию и вдохновил ее своим духом. Разбитая армия при полном отступлении может очень легко превратиться в вооруженную толпу, но в течение двух недель после Геттисберга Ли восхваляли и северяне, и южане. Он не скакал впереди, не публиковал недостоверных отчетов и не перекладывал вину на своих генералов. "Надеюсь, - писал он президенту Дэвису, - ваше превосходительство поймет, что я ничуть не обескуражен и что моя вера... в стойкость этой армии ничуть не пошатнулась". Далекий от того, чтобы препираться с Лонгстритом, критиковать Юэлла за то, что он не смог взять Калпс-Хилл, или обвинять Стюарта в том, что он не сообщил ему, что Мид наступает на пятки Ли всей своей армией, а не только ее частью, Ли решительно пресекал все попытки обвинить кого-либо, кроме себя, и столь же решительно следил за поддержанием дисциплины и выполнением приказов во всех рядах. Он привел домой истощенную, потрепанную, разбитую армию, но это была еще армия, ее боевой дух не был сломлен.
Что бы он ни думал о выступлении Лонгстрита 2 июля, Ли продолжал называть его "мой старый военный конь", а когда Мид переправился через Потомак, разместил Лонгстрита и его корпус вокруг Калпепера на случай, если Мид предпримет атаку на Ричмонд. Он никогда не забывал, что его семья тоже страдает. Особенно он переживал за Руни, своего среднего сына (бригадного
