сослаться на нее, рецензируя последнюю монографию Е. М. Штаерман о рабстве в Римской Империи. Профессор Ирмшер затребовал и ее реферат, но я почему-то его не выслал. Возгордился, видимо.
В 1956 году во Фрунзе вышел большой коллективный труд «История Киргизии» в двух томах. Однажды взволнованный Гришков собрал Мусина, Скляра и меня. Он предложил написать коллективную рецензию на «Историю Киргизии», предприятие это было солидное. Но и намечали мы направить рецензию не куда-нибудь, а в «Вопросы Истории». Согласились. Молча принялись за дело. Каждый получил для рецензирования раздел. Сначала трудились раздельно, прочли материал, набросали варианты. Потом собрались, и началась работа достойная Ильфа и Петрова. Скляр сел за стол и, как не имеющий ученой степени, но имеющий хороший почерк, взялся за писание. Мы, в зависимости от привычек и темперамента, ходили по комнате, сидели на стульях или то и другое, и диктовали. Это была сумасшедшая интересная работа. По поводу каждой фразы спорили, выбирали хлесткие выражения, смеялись. Недели две, если не больше, мы трудились, как негры на плантации, но зато и рецензия получилась, и мы ее отправили в Москву.
Никто не разглашал тайны. Тем не менее весть о том, что Гришков, Мусин, Скляр, Кац написали рецензию в «Вопросы Истории» сразу распространилась во Фрунзе. Местное начальство никак не хотело, чтобы «Вопросы Истории» первыми напечатали рецензию на изданную в Киргизии книгу. До Мусина доходили слухи, что газета «Советская Киргизия» поручила кому-то отрецензировать новый опус, но…, кроме авторов, это творение никто не читал и читать не хотел, а без чтения, даже во Фрунзе написать рецензию было невозможно. Кончилось тем, что обратились к нам. Мы собрались и сделали краткий вариант для «Советской Киргизии». В редакции нас встретил начальник отдела В. И. Ашмарин. Как и все в этой редакции, Ашмарин был дураком. Он хотел, чтобы мы написали оду, а Иван Григорьевич стоял за сатиру. Произошел крупный разговор. Я занял нейтральную позицию, и мы договорились о сатирический оде… 24 апреля 1957 года была опубликована большая статья на два подвала: «Новый труд по истории Киргизии». Авторы получили гонорар. Тем временем, из «Вопросов Истории» нам прислали разгромный отзыв на нашу рецензию, хорошо что в газете нас уже опубликовали… Но мы не упали духом. Сели, посидели и разгромили разгромный отзыв. Наш ответ в редакцию «Вопросов Истории» был написан в духе «Святого семейства». Подействовало. Редакция «Вопросов Истории» быстро прислала нам перепечатанный текст рецензии вместо гранок. Рецензия вышла в восьмом номере журнала за 1957 год. Я находился в это время в Москве, купил «Вопросы Истории», послал телеграмму во Фрунзе, потом нам прислали гонорар: довольно много, по 75 рублей на брата (в старых ценах). Без гонорара почему-то остался Скляр. Мы уже хотели скинуться, но пришли деньги и ему. Все было справедливо. Обиделась только А. О. Джолдошева. Она выговаривала Мусину: «Почему мне, пожилой женщине, не дали расписаться». Хатмулла объяснял ей, что подписались авторы. Она же верила: как можно, чтобы писали сразу четыре человека? Писал, наверное, Скляр, остальные подписались. На этом она и осталась. Что поделаешь? А. О. Джолдошева не сомневалась, что один из братьев Гримм писал, другой к нему присоединялся. Впрочем, может быть, она и не знала братьев Гримм, и я зря ее заподозрил, после нашего выступления в «Вопросах Истории» нас стали приглашать на заседание исторических кафедр в Киргизском Университете, до этого там мы историками не считались. Впрочем, мы это воспринимали, как комплимент. Год пробежал незаметно. Летняя сессия 1957 года прошла на уже привычном хорошем уровне. Заочный пединститут мог претендовать на уважение в республике.
Не помню точно, но, кажется, в 1957 году Иван Григорьевич Гришков стал заместителем директора Института. Большой выгоды он от этого не извлек: как заведующий кафедрой он получал больше. Но разница восполнялась почасовой работой и все было бы ничего. Однако так продолжалось меньше года. Кто-то издал постановление, резко снижавшее заработную плату заместителям директоров заочных вузов и заочных отделений. Восполнить потерю оказывалось совершенно невозможным. Иван Григорьевич вернулся вновь к заведыванию кафедрой. Причина снижения заработной платы работникам заочных отделений является одной из тайн, определявших политический курс Н. С. Хрущева.
Он громче всех кричал о развитии заочного обучения, чуть было не превратил его в основной вид обучения и одновременно снизил зарплату занятым в нем работникам. Так проявилось одно из противоречий Никиты Сергеевича, которых у него имелось больше, чем у графа Л. Н. Толстого.
Несколько слов о премьере, чтобы больше к нему не возвращаться. Ото дня ко дню он становился все более общительным. Нельзя было поспеть за его гигантскими речами. Не было темы, которую он не брался бы обсуждать. Проблемы сельского хозяйства, промышленности, архитектуры, музыки, живописи – все он обсуждал и решал одинаково смело. Он признавался, что проливает слезы во время выступлений скрипичного квартета Большого театра. Вот только он же мог вспомнить фамилий скрипачей и названий произведений, исторгнувших слезы. То ли это была «Калинка-малинка», то ли опус Паганини. Незадолго до злополучного купания в Иссык-Куле показали ему выставку абстрактных картин и скульптур. Виталий Кабатов рассказывал мне со слов очевидцев. Премьер-министр ругался матом, а скульптора Эрнста Неизвестного, распалясь, спрашивал, где он добывает бронзу для своих гнусных скульптур!?
Н. С. Хрущев разъезжал по свету сначала с Н. А. Булганиным, потом с Екатериной Петровной, дочерью и зятем Аджубеем. С Булганиным на пару они съездили в Англию. Там (судя по стенограмме), Н. С. Хрущев поругался с лидерами лейбористов, устроившими в честь его и Булганина банкет. Он совсем было обиделся на лейбористов, но те принесли извинения и даже сказали, что он, как оратор, сравним только с Уинстоном Черчиллем. Лейбористам виднее, на кого похож Черчилль. Что касается ораторского дара Н. С. Хрущева, то о нем я могу судить вполне.
Не помню точно, в каком году, Н. С. Хрущев прилетел во Фрунзе. Коллектив сотрудников Института прибыл в аэропорт для встречи высокого гостя. Ждали мы довольно долго. Наконец, самолет приземлился, к нему кинулась толпа. Н. С. Хрущева с трудом провели к открытой машине. Я успел сфотографировать его затылок, и он уехал в какую-то резиденцию. Часа через два – три он выступил в оперном театре перед депутатами Верховного Совета Республики. Мы слушали его выступление, передававшееся по радио. Я готовился услышать энергичную, сильную речь, соответствовавшую тому, что печаталось в газетах. Каково же было мое удивление, когда из репродуктора послышалось мычание, междометия и мало связанные русские слова. Я не понял, что хотел сказать
