и кости. В той же свободной комнате в те же годы порой ночевали Виджай Шанкардасс и Рошан Сет. Каждый из троих с грустью поглядывал на череп и кости, но никто ни разу не посмел ослушаться знака.
– Я много лет не видел, как ты танцуешь, – пожаловался он Киран.
– Приезжай поскорее опять, – сказала Киран. – Тогда увидишь.
Однажды, в давние времена, на берегу волшебной реки жили мальчик Милан и его папа. Поплывешь вверх по течению – и чем ближе к истоку, тем моложе станешь. Поплывешь вниз – станешь старше. А если двинешься вбок, по одному из многих притоков, – смотри в оба! Можешь превратиться в кого-то совсем-совсем другого. Однажды Милан и его папа поплыли вниз по реке в маленькой лодочке, и Милан стал взрослым мужчиной, но, когда он увидел, как состарился папа, он расхотел быть мужчиной, он пожелал снова сделаться мальчиком. И они вернулись обратно, а дома опять стали какими были. Когда Милан рассказал обо всем маме, она не поверила – она думала, что река не волшебная, что это просто река, и ее не интересовало, где она начинается, куда течет и что происходит с теми, кто плывет по ней. Но это была правда. Они-то с папой знали, что это правда, а остальное было не важно. Конец.
– Ты хороший, папа. Я же говорил, ты умеешь укладывать меня спать.
Он по-прежнему, когда бывал в Лондоне, жил в доме на Бишопс-авеню, ночевал в одной из спален, которые освободили полицейские, но это должно было измениться. “Надо с этим кончать. Мне противно жить с тобой под одной крышей”, – сказала ему Элизабет, но она же сказала: “Если бы ты захотел, нам легко было бы все наладить”. Они ругались, потом ей хотелось подержать его за руку, потом они опять ругались. То было очень плохое время. Почему ты хочешь быть хозяином положения? Ты создал эту ситуацию и теперь должен отвечать за последствия. А на другой день: Я по-прежнему люблю тебя. Не знаю, как мне быть с этим чувством. Но придет пора – и они будут вместе бродить по пляжу в Гоа, гулять во Франции по тропе Сезанна, она приедет в Нью-Йорк, остановится в его квартире, наденет костюм Мортисии Аддамс из мрачной семейки Аддамсов (Милан нарядится Майклом Джексоном, он – Тони Сопрано), и они отправятся в Гринвич-Виллидж праздновать Хэллоуин.
Кэрол Нибб умерла через десять дней после того, как Милану исполнилось три года, но он запомнил ее навсегда. Его единственная “настоящая” бабушка жила далеко, не хотела больше садиться в самолет, как ее ни просили прилететь, и ему не суждено было с ней встретиться. Кэрол лучше всех остальных, кого он знал, подходила под определение “бабушки”, и теперь он ее потерял. Он был слишком мал, чтобы так тесно познакомиться со смертью.
Позвонила Хелен Филдинг: “Привет, Салман! Хочешь выставить себя на посмешище?” Делали фильм по ее роману “Дневник Бриджит Джонс”, и она предложила ему сняться в сцене книжной презентации, когда Бриджит спрашивает писателя, как пройти в уборную. “Согласен, – сказал он, – почему бы и нет?” Актерская игра была его неудовлетворенной потребностью. В школе он с приделанным горбом, в шерстяных чулках играл безумную врачиху фройляйн Матильду фон Цанд в “Физиках” Дюрренматта. В Кембридже он исполнил несколько скромных ролей в студенческих постановках: испуганного судью в “Страхе и отчаянии в Третьей империи” Бертольта Брехта, ожившую статую в пьесе Эжена Ионеско “Будущее в яйцах” и скептика Пертинакса Серли, дружка легковерного сэра Эпикура Маммона, в “Алхимике” Бена Джонсона. Затем, после Кембриджа, были экспериментальные труппы в театре “Овал-Хаус”. Порой они с Биллом Бьюфордом мечтали о том, чтобы сбежать, наняться в какую-нибудь малоизвестную летнюю труппу на Среднем Западе и радоваться жизни, играя в нелепых комедиях и жутких мелодрамах, – но сейчас об этом не могло быть и речи. На пару дней выставить себя на посмешище, снимаясь в “Бриджит”, – этим приходилось довольствоваться.
Сцену презентации снимали два дня. Рене Зеллвегер даже при выключенных камерах не переставала говорить с британским выговором, поэтому было странное ощущение, что он беседует с самой Бриджит Джонс, а не с играющей ее актрисой. Колин Ферт был забавен и полон дружелюбия: “Я втайне надеюсь, что вы здесь сядете в калошу, потому что я-то не умею книжки писать”. А Хью Грант поцеловал его. Это произошло в сцене, где они с Хью, давние друзья, встречаются после долгой разлуки, и перед одним из дублей Хью спросил: “Вы не против, если я поцелую вас вот сюда?” – после чего смачно чмокнул его в ошеломленные губы. В окончательный вариант сцена не вошла. Мой первый поцелуй на экране, думалось ему, – и не с кем-нибудь, а с Хью Грантом! – безжалостно вырезали ножницы монтажера. (Из мужчин, помимо Гранта, его целовал только кинорежиссер Абель Феррара, который, встретившись с ним в нью-йоркском ночном клубе, обнял его и пустил в ход свой мускулистый язык. К счастью, никакие камеры этого не запечатлели.)
Сыграть человека по имени Салман Рушди, чьи реплики написаны кем-то другим, оказалось трудней, чем он думал. Окажись он и вправду на книжной презентации и встреться там с неопытной молодой сотрудницей отдела паблик рилейшнз, которая ведет себя неуклюже и попадает впросак, его инстинктивным побуждением было бы пожалеть ее и подбодрить, и он попробовал сыграть именно так, но получилось не смешно. Чем высокомернее он обходился с Бриджит, тем комичней выглядело ее смущение. В сцене презентации участвовал и Джеффри Арчер [271], который был очень недоволен тем, что он ничего не должен говорить. “Я согласился прийти, – твердил он продюсерам. – Дать мне реплику-другую – это самое малое, что вы обязаны для меня сделать”. Но они не уступили. Есть сценарий Ричарда Кертиса – и точка. Само собой, он тоже попытался сочинить для “Салмана Рушди” кое-какие добавочные слова, но все их в итоге из фильма вырезали, кроме одного еле слышного обмена фразами на заднем плане. Кто-то спрашивает его, насколько автобиографичны его книги, и он отвечает: “Вы знаете, до вас мне никто не задавал этого вопроса”.
Теперь им было где жить в Нью-Йорке, и вблизи Иллюзия приобретала реальные черты. Она была способна изрекать слова, преисполненные такого величественного нарциссизма, что он не знал, как ему быть, – хвататься за голову или аплодировать. Например, когда некий глянцевый журнал назвал самой красивой индийской женщиной на свете кинозвезду Айшварию Рай, Падма в комнате, полной людей, заявила, что у нее “есть по этому поводу серьезные
