Трумэн Капоте хорошо помнит, какой она была в то время. «Она была простодушной и в то же время проницательной, гораздо умнее, чем большинство жен политиков. Кстати, она их не выносила. И потешалась над ними: они не имели понятия, что такое подлинный шик, и ради карьеры мужа были готовы буквально на все. «Ну и дуры!» — говорила она. Джеки была неизмеримо выше их благодаря своему нью-йоркскому воспитанию, обучению в лучших школах и поездкам за границу. Она обладала безошибочным чутьем, тонким вкусом, живым воображением. Мы с ней встречались в баре отеля «Карлайл», и она рассказывала всевозможные семейные истории. Например, о том, как водила сводную сестру Нину в магазин, покупать первый в ее жизни лифчик. А через несколько лет, незадолго до замужества Нины, она одетая залезла в пустую ванну, чтобы показать, как надо делать вагинальный душ («Лучше всего взять уксус, белый уксус, — советовала она, — но надо как следует его разбавлять, чтобы не обжечься»). Вы можете представить себе, чтобы Элеонора Рузвельт, Бесс Трумэн или Мейми Эйзенхауэр рассуждали о технике вагинального душа?»
Это была другая сторона ее характера, проявлявшаяся в те минуты, когда она чувствовала себя спокойно и уверенно. Она становится веселой, раскованной, порой даже принимается шалить. Тайком смотрит порнографические фильмы: однажды в Нью-Йорке какой-то фотограф ловит ее у выхода из кинотеатра, и она затевает с ним драку.
Как многие разочарованные, обманутые жизнью люди, она любит колкие шутки и не отказывает себе в удовольствии подпустить шпильку Джону. Он не привык к такому обращению, но ему страшно нравится, когда жена поддразнивает его. Однажды, на коктейле в честь старика Черчилля, одетый в белый смокинг Джон безуспешно пытается привлечь его внимание. Джеки шепчет мужу на ухо: «Зря стараешься, должно быть, он принял тебя за официанта!»
В другой раз, когда он читает, растянувшись на диване, Джеки думает, что он задремал, и спрашивает:
— Ты спишь?
— Нет, почему ты так решила?
— Потому что у тебя палец не шевелится…
Он хохочет. Ему по душе, когда Джеки держится как свой парень, не пожирает его глазами, а подшучивает над ним. Он не понимает, что за ее насмешками скрываются боль и обида. Плакать она не умеет, значит, ей остается только смеяться.
Начинается 1956 год. Джеки счастлива: она ждет ребенка. Однако именно в 1956 году Джон Кеннеди принимает дерзкое решение: добиваться на съезде демократической партии своего выдвижения на пост вицепрезидента. На восьмом месяце Джеки приходится пробираться среди толпы, пожимать руки и улыбаться сотням избирателей, которые напирают на нее. Советники мужа считают, что она держится «робко и скованно». Еще бы: она же не выносит, когда посторонние люди подступают к ней вплотную, когда к ней прикасаются чужие руки. Приходится преодолевать страх и отвращение. Ведь Джеки уверена: каждый, кто приближается без разрешения, несет в себе опасность. Она сама решает, с кем ей дружить, кого и когда подпустить поближе. Раскрывая сводной сестре секреты вагинального душа, она ведет себя раскованно и весело, потому что знает: Нина Очинклос наверняка не причинит ей вреда. В других случаях она затворяется в своей башне из слоновой кости. Фамильярное приветствие, громкий, отрывистый приказ, вопрос, заданный развязным тоном, — все это воспринимается ею как непозволительное вторжение в ее мир. Она мгновенно настораживается и занимает глухую оборону. Ей легче осыпать человека роскошными подарками, чем приоткрыть ему свое сердце.
Для выдвижения Джону не хватило лишь нескольких голосов. Сразу после съезда он с братом Тедом отправляется отдохнуть на Лазурный берег, где их уже ждет отец, а Джеки, находящуюся на последних месяцах беременности, оставляет в одиночестве. Вдвоем с Тедом они арендуют яхту, на которой катают вдоль побережья старлеток и случайных знакомых. Именно там, на яхте, Джон узнает, что тремя днями ранее Джеки родила мертвую девочку. «Он вроде бы огорчился», — рассказывал один очевидец. На помощь Джеки поспешит брат Джона Боб, он же возьмет на себя похороны младенца. Джону не хочется прерывать увеселительное путешествие. Он сделает это под нажимом одного из приятелей. «Советую тебе побыстрее поднять задницу и вернуться к жене, если ты хочешь, чтобы у тебя остался хоть какой-нибудь шанс стать президентом».
На сей раз супруги оказываются на грани разрыва. В тяжелую минуту Джеки осталась одна. Совсем одна, вне себя от ярости и отчаяния. Она боится, что так никогда и не сможет иметь детей. Ей противны женщины из семьи Кеннеди, эти «машины для производства детей». «Этель можно завести, как часы, и она сразу забеременеет», — говорит она про жену Боба. Она ненавидит политику. Ненавидит семью Кеннеди. Ненавидит своего мужа. И намерена развестись.
Рассказывают, будто старик Джо предложил ей миллион долларов, чтобы она осталась. «А почему не десять?» — был ее ответ. Правда это или вымысел? Трудно сказать. Достоверно известно лишь то, что она выставила свои условия: ее избавят от опеки клана Кеннеди, они с мужем будут жить сами по себе, и в тех редких случаях, когда он приезжает домой, он должен принадлежать только ей. Он даже не имеет права подходить к телефону во время ужина!
Она ведет переговоры со стариком Джо. С Джоном они не разговаривают. Джеки считает его поведение непростительным. А он после всего по-прежнему не в состоянии проявить к Джеки хоть немного нежности. Она остается наедине со своей бедой, а он замыкается в себе. Смотрит, как она плачет, — и молчит, вместо того, чтобы подойти и обнять ее. Он старается не бывать дома, а когда приходит, засыпает крепким сном. Горе жены вызывает у него полнейшую растерянность. Он просто не знает, как в таких случаях себя ведут. Ведь его никогда не учили жалости и сочувствию; дружеские попойки, стычки и перепалки с приятелями — вот его стихия, а что такое нежность, для него тайна за семью печатями. Это эмоциональный калека.
Отчаяние толкает Джеки на безрассудные поступки. Она часами подряд ворчит, чтобы разозлить Джона. Ввязывается в склоки со свекровью, вымещает дурное настроение на первом встречном и заявляет родственникам мужа, что впредь не желает иметь с ними ничего общего. «Вы, Кеннеди, думаете только о себе! Никому из вас нет до меня дела и никогда не было!»
Благодаря вмешательству Джо Кеннеди между супругами снова воцаряется мир. Старик покупает для них в Вашингтоне новый дом, обставить и отделать который Джон целиком предоставляет жене. В марте 1957 года выясняется, что Джеки снова беременна. На сей раз она решает поберечься и не думать ни о чем, кроме ребенка.
Но ее подстерегает еще одна трагедия. Ее отец умирает от рака печени. Потрясенная Джеки спешит к нему в Нью-Йорк, но уже слишком поздно. Блэк-Джек скончался, не дождавшись ее. Говорят, перед смертью он произнес ее имя. Семидесятилетний Бувье поплатился за излишества, которых было так много в его жизни. А Джеки терзается угрызениями совести. Выйдя замуж, она вся ушла в свои проблемы и перестала уделять внимание отцу. Родные скрывали от нее правду о его болезни, боясь навредить ей и ребенку. Отпевание пройдет в нью-йоркском соборе Святого Патрика, в присутствии родных и самых близких друзей. Джеки прислала яркие цветы в белых плетеных корзинах. Перед тем как гроб закрыли, она потихоньку надела отцу золотой часовой браслет, который он ей когда-то подарил.
«На церемонии присутствовали семь или восемь бывших подружек Джека Бувье. Их никто не приглашал, они пришли сами, — рассказывает кузина Джеки, Эди Бейл. — Джеки не пролила ни слезинки. Она никогда не выражала своих чувств на людях».
Через четыре месяца после смерти Блэк-Джека, 27 ноября 1957 года у четы Кеннеди рождается дочь Кэролайн. По словам отца, она выглядит здоровой и крепкой, «как борец сумо». У Джона отлегло от сердца. После нескольких неудачных беременностей жены он стал задумываться: не в нем ли тут причина? Джеки на седьмом небе. Теперь она знает: нет в мире большей радости, чем материнство. Она прощает мужу все обиды, главное, чтобы они были счастливы. У нее есть маленький человечек, который никогда не обидит ее, никогда не предаст. Страхи отступают, ее охватывает жажда деятельности, желание быть полезной. Дети будут постоянно пробуждать в ней потребность творить добро. Став матерью, она почувствует, что наконец-то стала самой собой. Радостная, великодушная, беззаботная — вот какой она стала 27 ноября 1957 года. На Рождество она дарит мужу великолепный белый «ягуар». Однако, по мнению Джона, эта машина чересчур броская, поэтому он тут же обменивает ее на «бьюик».
У Джона опять выборы: он вторично баллотируется в сенат и хочет, чтобы Джеки участвовала в предвыборной кампании. То есть пожимала руки, позволяла хлопать себя по спине и выслушивала жалобы избирателей с таким сосредоточенным видом, будто ей читают лекцию о египетских пирамидах. Сказать, что Джеки в таких делах новичок — это ничего не сказать. Но она работает над собой. И создает свой, совершенно особый стиль. Она не сюсюкает с каждым малышом, которого ей показывают, не старается понравиться всем без исключения. Люди чувствуют, что она не лицемерит, и им это по душе. Когда Джон привозит ее с собой на митинг, народу собирается вдвое больше. Все хотят посмотреть на Джеки. Джон понимает, что жена стала его козырной картой. Она свободно говорит по-итальянски, по-испански и по-французски и общается с представителями национальных меньшинств, как если бы родилась в их квартале. Джон и Джеки — пара, на которую толпа не может налюбоваться. Правда, избиратели знают об этой паре далеко не всё: они не подозревают, например, что, когда Джеки надоедает ломать комедию, она уютно устраивается в лимузине мужа и читает по-французски «В поисках утраченного времени» Пруста или мемуары генерала де Голля. А когда Джон выглядывает из окна машины и машет рукой, приветствуя избирателей, она сползает с сиденья на пол, чтобы не приходилось делать то же самое.
