Пропаганда сделала свое разрушающее мораль дело, личная ответственность каждого сменилась решениями толпы солдат на митингах, руководимых опытными агитаторами, приказом номер 1 офицерство было лишено всякой власти, и начался повальный отъезд в тыл. Уехали заведующий хозяйством поручик Иордан, Георгиевский кавалер Николаев, старший офицер Крашенников — после того как солдаты хотели отобрать у него оружие. Уехал в штаб армии и фронта за получением инструкций капитан Киркин, исчез командир дивизиона полковник Дроздов.
Остался на батарее я один со своими полтавцами — запасными и молодежью — разведчиками, с полным хозяйством, прекрасным конским составом и четырьмя орудиями.
Тем временем немцы продолжали постепенно теснить нас без боев, наводя страх на наших солдат своими авионами. Наших же самолетов, кроме однажды одного «Ильи Муромца», мы не видели.
Наконец мы остановились у деревни Сатанов, где находился большевистский корпусный наш комитет, который своей демагогической политикой окончательно развалил части и дискредитировал оставшийся командный состав наших двух других батарей.
Наблюдая все это и отчаявшись дождаться возвращения капитана Киркина, я посоветовался с еще оставшимися офицерами дивизиона и дивизионным адъютантом поручиком Наркевичем и решил уйти на соединение с организовывавшимися в тылу украинскими частями, потому что оставаться дальше на фронте было немыслимо. Немцы приближались каждый день. Но большевики были в курсе моих намерений, и комиссар нашего 41–го армейского корпуса при встрече заявил мне тоном, не допускающим возражений: «Если вы, товарищ, двинете вашу батарею без моего разрешения, то будете нести ответственность перед революционным трибуналом».
Мне оставалось только поблагодарить его за предупреждение, и в ту же ночь, при 20–градусном морозе я повел свою батарею по фронту, на юг, чтобы «замести следы». По дороге мы встретили 2–ю батарею нашего дивизиона, которая уходила на север, в Польшу. Через два дня мы прибыли на станцию Деражно, и я просил начальника станции дать мне состав, чтобы везти батарею на Киев. Начальник станции сказал мне: «Помилуйте, смотрите сами, что делается! Свободных составов у меня нет, все ушли в Киев, а если бы и были, то солдатня сейчас же занимает все поезда. Все бегут самотеком, с отпусками и без отпусков, и вам не дадут ничего погрузить, а тем более орудия и лошадей. А вот в 20 верстах отсюда, в городе Летичеве, стоит украинский кавалерийский полк. Двигайтесь туда и соединитесь с ним.
Поблагодарив начальника станции, я протелефонировал командиру этого полка, не помню уже ни чина, ни фамилии его, и он мне ответил: «Приезжайте сюда, примем вас с удовольствием».
Я сообщил об этом солдатам, но, увидев железную дорогу и поток солдат, стремящихся в тыл, они заявили мне, что, если батарея не будет отправлена поездом, они самостоятельно отправятся по домам и поэтому желают, чтобы я написал бы им отпуска.
«Хорошо, — ответил я им, — я напишу вам отпуска, но прежде перевезите мне батарею в Летичев завтра же, а там я найду людей» (в надежде на кавалеристов).
Ночью мой вольноопределяющийся будит меня и говорит, что наши солдаты на станции, где ждут первого поезда.
Иду на станцию. Говорю им: «Как вам не стыдно, вы же обещали мне перевезти батарею, и я даже выдал вам вперед отпускные бумаги. Вы меня обманули!»
Солдаты ничего мне не отвечают, отворачиваются от меня и прячутся за спины других.
Утром я увидел, что у меня осталось всего человек 15 разведчиков, и звоню опять командиру кавалерийского полка, рассказываю о предательстве моих солдат и прошу его прислать мне людей для перевозки батареи. В ответ он говорит мне: «Переезжайте сами, а здесь мы все уладим».
В тот же день я пересылаю по частям всю батарею с разведчиками в Летичев, где нас помещают в начисто разграбленном помещичьем фольварке и для ухода за лошадьми назначают восемь пленных чехов.
Я еду к бравому командиру:
— Батарея здесь! Давайте мне людей!
— А вот мы соберем сейчас нашу полковую раду (совет), что рада решит, то и будет.
На раде поднялся настоящий вопль: «Война кончена и мы все едем домой!»
Так я и остался со своими пятнадцатью разведчиками, с батареей и лошадьми, но без людей и уже без денег, так как почти все суммы были истрачены на довольствие людей и на фураж. Что было мне делать? Я решил ехать в Бердичев, в штаб Юго–Западного фронта. Приехав в Бердичев, являюсь в штаб. Спрашиваю, где Главнокомандующий. Отвечают: «Здесь, вот в той комнате». Странно! Нет часовых, никто не докладывает. Стучу в дверь.
— Войдите!
Вхожу и вижу — стоит знакомый мне по 41–му армейскому корпусу поручик Петренко.
— Рад вас видеть, поручик, — говорю ему, — я хотел бы видеть Главнокомандующего.
— Главнокомандующий — это я, — отвечает Петренко. — Что же вы хотите?
Тогда я объясняю ему, что у меня есть чудесная батарея, с полным конским составом, но без людей. Есть только пятнадцать разведчиков. Дайте мне людей, и я буду в вашем распоряжении.
— Видите ли, — говорит он, — вы имеете 15 надежных людей, а я и этого не имею. А орудий вокруг Бердичева валяется сколько угодно, и лошадей тоже. И все они дохнут с голода. Приезжайте ко мне с вашими разведчиками, а батарею бросьте там, где она находится.
— Хорошо, — говорю я. — Дайте мне приказ об этом.
— Приказа я дать вам не могу, это лишь мой вам совет. А вы поступайте как хотите.
— Очень жаль, — отвечаю ему, — но бросить без приказа вверенную мне батарею я не могу. Кроме того, что я — офицер, я еще и юрист, и чувство ответственности у меня слишком велико. И разведчики мои могут не согласиться на такое решение вопроса. Честь имею кланяться!
Я вернулся в батарею с чувством человека, потерявшего последнюю надежду на спасение. Сейчас же по возвращении я собрал местный совет из «повитового старосты» (городского головы) и других влиятель–ных граждан города, и они подписали мне свидетельство о том, что, ввиду создавшихся условий и приближения немцев, я должен был демобилизовать батарею, сняв и зарыв замки с орудий и снаряды, и передать все имущество и конский состав в распоряжение особой городской комиссии. Все это так и было сделано. Когда лошадь переходила в распоряжение комиссии, к ней подбегал очередной мужик из толпы, хватал лошадей под уздцы и уводил без всяких других формальностей, теперь ненужных. Свобода так свобода!
Мне осталось только написать отпуска моим верным разведчикам, поместить всю батарейную канцелярию на подводу, купить у городской комиссии пару батарейных же лошадей и уехать за 200 верст отсюда к моим родителям, в город Острог, объезжая по дороге подозрительные села.
