За 88–89 гг. в сознании Летова довольно ясно выстроилась концепция того, как надо и как не надо записываться его группе. «Как правило, звук у нас очень странный, — считает Летов. — Первое ощущение — что звук «очень говно», очень плохой. Все инструменты вроде бы присутствуют и звучат, но при этом все вместе ни на что не похоже».
Тесное знакомство с кучей профессиональной аппаратуры окончательно и бесповоротно похоронило беспечные идеи и смутные нелепые надежды Летова на осуществление «гробовских» замыслов на «хорошем» аппарате. В окружении этого аукцыоновского фирменного «богатства» он убедился в том, что «при хорошем качестве записи теряется что-то очень важное из того, что он в это вкладывает». Результатом этой попытки записаться на «шикарной» аппаратуре стало то, что Егор окончательно и бесповоротно впал в убежденнейшие сторонники сугубо домашне-гаражного, рукотворно-дилетантского творчества, что вернуло его самым суровым и непримиримым образом в лоно Гр. Об-Records.
Зафиксировав за несколько летних дней на репетиционной точке АУКЦЫОНА болванки сразу четырех альбомов («Война», «Русское поле эксперимента», «Здорово и вечно», «Armageddon-pops»), Летов решил продолжить сессию в Омске.
Акустическое «Русское Поле Эксперимента» стала одной из лучших летовских работ. Формально это «Greatest Hits», с другой стороны — «Unplugged», — и за счет того и другого это чуть ли не самая известная и популярная запись.
Понятно, что акустику «снимать» легче, чем электричество, и именно материал «Русского Поля Эксперимента» распевался после по подворотням — «Все идет по плану», «Зоопарк», «Система», «Он увидел солнце», «Государство». Как бы похабно эти песни ни звучали в исполнении пьяных подростков, терзавших расстроенные гитары — их так и не смогли убить, превратить в штамп, в хрестоматийные гимны поколения. Это по-прежнему великие, особенные и трагичные песни, не защищенные электрическим валом, обнаженные, кристально ясные. Это по-прежнему узнаваемый, пронзительный, выворачивающий душу наизнанку голос. Это по-прежнему страшный, светлый и больной мир. Запись живая, и живой останется навсегда, умрет ли Егор, сопьется ли, подастся ли в «жиды, педерасты, поэты, монахи». Это песни, которым нельзя не верить.
К началу осени 89-го года Летов уже наверняка знал, что именно будут представлять собой новые альбомы ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ. «Процесс создания альбома, предшествующий записи, начинается с того, как внутри тебя возникает состояние охоты и охотника, — говорит Летов. — Совершенно конкретным образом появляется состояние погони. Начинается мучительная и агрессивная охота «за этим», которая выражается в ничегонеделаньи, в наркотиках, блужданиях по лесу, попытках пить водку, драться и т. п. Но когда необходимое состояние ловится за хвост — нечаянно, но очень точно — после этого все создается одним махом. Ты как будто становишься трубой, через которую со страшной силой и скоростью пропускается чудовищный поток всевозможных образов».
Егор пропустил через себя немалое количество образов и вместе с Манагером в октябре записывает очередные альбомы: «Война» (1989) и «Русское Поле Экспериментов» (1989) — в электричестве. «Войну» составляли песни 1988 г. Барабаны были записаны в Питере, на студии АУКЦЫОНА. Все остальное — в августе и сентябре 89-го — в Гр. Об-студии.
Это квинтэссенция непопсовости и непривычности звучания панк-музыки. «Здесь наконец-то я вдрызг и брызг насрал на всяческие очевидные нормы звучания и записи. Суровая противофаза, чудовищный перегруз, сплошной пердежный и ревущий среднечастотный вал. Именно то, что надо. Кроме того, все сыграно крайне живо, спонтанно и вдохновенно. Мы использовали невъебенный арсенал всевозможных немыслимых шумелок, инструментов, примочек, дорожек, всего, что было способно вокруг нас звучать, всего, что было у нас под руками, а также — идей и приемов. Все сказанное относится ко всей осенней серии записанных альбомов, включая и Янкины, и Манагеровские, и др.», — радуется Егор.
В «Войну» вошло самое лучшее, по мнению Летова, Кузино сочинение — «Созвездие». Первый куплет и идея «Песни о Ленине» принадлежит близкому другу Летова, авнгардисту из Новосибирского Академгородка — Саше Кувшинову.
Второй альбом — «Русское поле экспериментов» — был записан с совершенно эпатажным звучанием, специально записано на перегрузе, как никто не писал в то время. Все тогда старались записаться максимально попсово. Но ОБОРОНА полностью разрушили эту стихию. Каждый раз народ этого не понимает. Понимает через какое-то время, год или два. Начинает кричать: «давай «Русское поле…!» или «давай «Винтовка — это праздник!» А поначалу все говорили: «ой-ей-ей! Да что же это за звук?!».
Одним из событий, послужившим для Летова импульсом к созданию цикла песен «Русское поле экспериментов», стало самоубийство гитариста ГР.ОБА и КАЛИНОВА МОСТА Дмитрия Селиванова. Это произошло в апреле 89-го года.
«Весенний дождик поливал гастроном,
Музыкант Селиванов удавился шарфом,
Никто не знал, что так будет смешно,
Никто не знал, что всем так будет смешно», —
написал Егор через несколько дней в песне «Вершки и корешки». В «Русском поле экспериментов» Селиванову также посвящалась шаманоподобная хардкоровая «Лоботомия», первоначально записанная в рамках параллельного проекта КОММУНИЗМ.
Из еще одного «коммунистического» альбома «Веселящий газ» была взята лирическая композиция «Like A Rolling Stone» (спетая в дуэте с Янкой) — сплав летовской мелодии с фрагментом молодежного гимна 60-х «Like A Rolling Stone» и песней Марка Бернеса «Бери шинель, пошли домой».
Большинство номеров в «Русском поле экспериментов» по своей сути представляли деструктивный рок. По форме это был ядреный сплав гаражного панка и авангардного трэша, сыгранный зычно и звонко, отчаянно и яростно. Не случайно на альбоме Кузя Уо использовал флейту один-единственный раз (в «Вершках и корешках») — чтобы не ломать динамику. Зато Джефф почти в каждой композиции пропускал гитару через перегруженный фузз — прием, доведенный Летовым до совершенства в «Мышеловке» и «Красном альбоме».
Несмотря на среднечастотную грязь, дисгармонии, дикий скрежет специально расстроенных гитар, утрированно примитивный ритм и «нарочито зловонное исполнение», именно в этой антимузыке ОБОРОНЫ и была жизнь.
Перед созданием «Русского поля экспериментов» Летов окончательно осознал, что «праздник кончился» и рок-н-ролл прямо на глазах теряет свой первородный смысл. Один из важнейших рок-художников своего поколения, Летов в этой ситуации пересматривает свои взгляды и начинает проповедовать теорию самоуничтожения. Анархические лозунги становятся неактуальными и отходят на второй план. С позиции Летова единственным правильным стилем жизни теперь является саморазрушение, а «достойной смертью» — суицид. Эта идеология была превращена Летовым в религию, а природное настороженное восприятие мира было возведено им в куб, доведено до предела.