подряд. На одной из таких рок-вечеринок он познакомился с парнем, который крутился возле организаторов подобных акций. Когда тот узнал, что Чиж пишет песни, он предложил «протолкнуть» его на сцену. Но дебют не состоялся. В самый последний момент Чиж решил, что на фоне бушующей вокруг стихии он будет выглядеть деревенским Ваней Жуковым, который «тоже песен накропал».
— Виктор Робертович Цой пел о столичных проблемах столичной тусовки: «На нашем кассетнике кончилась пленка — мотай!..» А в моем родном городе кассетник вряд ли был даже у каждого третьего из пацанов. И я подумал: «Мне, наверное, рано туда идти: у меня песни совершенно другие. Они у меня... провинциально-лирические». И я никуда не пошел.
Куда ближе, чем этот «электропопс», стали для Чижа питерские панки. На Западе пик моды на «гнилую шпану» был давно пройден, но в СССР, как обычно, всё только начиналось.
— Помню, во Дворце молодежи был фестиваль, — рассказывает Чиж. — Вокруг ходили персонажи — ну один другого краше! Один розовый, другой оранжевый, третий налысо бритый. Девки какие-то немыслимые, с голыми сиськами, в сосках — крестики, цепочки. В Дзержинске их бы точно всех поубивали!.. Я рот разинул: «О-ба! Вот она, свобода настоящая!..»
Нестыковка состояла в том, что панк-рок, впервые подняв свой чумазый «фэйс» в середине 1970-х, начал с глумлений над хиппи, которых так обожал Чиж, и над их «устаревшими» идеалами времен вьетнамской войны вроде «Make Love Not War». Дошло до того, что Джонни «Роттен», лидер Sex Pistols, демонстративно выходил на сцену в садистски изувеченной футболке с надписью «Pink Floyd» и нацарапанными выше шариковой ручкой словами «Я ненавижу!». Панки были уверены, что такие «наезды» на старичков-ветеранов воплощают истинный дух рок-н-ролла: «Трахнем всех, кому охота разбираться?!»
Но в эти концептуальные противоречия Чиж не вникал. Панк-рок привлекал его только как новый пласт музыки [32] и сумасшедшей энергии. В каком-то смысле это было продолжением его симпатии к хулиганскому драйву «Зоопарка» (неслучайно Майк Науменко был единственным не-панком, которого признавала вся питерская «гниль»).
— Сейчас я понимаю, — говорит Чиж, — что где-то подсознательно я продлевал свою молодость. Мне было уже за двадцать пять, а я выбривал виски. Единственное, чего я не делал, — «ирокез» и не красил волосы. Но мне до сих пор нравится это действо. Видимо, панковский пофигизм засел во мне очень глубоко.
Возвращаясь из Питера, Чиж был переполнен новыми впечатлениями.
— Приезжаешь домой, а там одно и то же: фуфайки, «петушки». И твое тело потихонечку засасывает родимое болото. И вроде бы всё нормально, и вроде бы никуда не ездил. И снова ждешь питерской встряски...
Часть II. Они льют «металл»!..
Скорее «хард-дрочки», чем «металлюги»...
Хочешь определить судьбу вещи — дай ей имя. Назвать — значит ограничить.
Философская бормотуха
В начале 1987-го, когда «продленщики» готовились выйти из подвала, был еще жив и находился в неплохой форме Майк Науменко, набирали мощь «Алиса» и «ДДТ», «Кино» уверенно шло к всенародному признанию, Саша Башлачев не думал об уходе, «Наутилус» начинал подавать признаки жизни, а Борис Гребенщиков уже и тогда вовсю был БГ, собирая подряд восемь битковых аншлагов (почти 56 тысяч зрителей) в ленинградском Дворце спорта «Юбилейный». Но общий фон определяли пока что не они, а эстрадная «попса», имеющая доступ на радио-телевидение, в студии грамзаписи и в самые престижные залы.
Свежую струю в провинцию принес энергичный heavy metal. По мнению Сергея Ефимова, барабанщика «Круиза» (а эта группа считалась ведущей среди советских «металлистов»), 1987 год стал началом бума «хэви» в СССР: «Мы объехали всю страну. Помню концерты в Ставрополе, Харькове, Уфе. Это было потрясающе — в зале творилось такое!.. Психоз какой-то, ей-богу».
Гитарные риффы, напоминающие визг бензопилы «Дружба»; браслеты и ошейники с шипами; штаны в обтяжку из суперэластика; «страшные» тексты — сплошные гробы, черепа, кровь хлещет; крики со сцены поклонникам: «Встретимся в аду!» — вся эта жуть была для вчерашних пионеров и комсомольцев в диковинку и затягивала на концерты, как в темный омут. Войдя в раж, фанаты ХМ ломали в залах кресла, били стекла, бутылки и морды друг другу. (Неслучайно на разгоне буйных фэнов проходили обкатку будущие ОМОНы.)
«Пятнадцатилетних, увлекающихся “металлом”, еще можно понять, но когда этим занимаются в двадцать лет, то это, наверное, показатель умственной отсталости», — писала рижская газета «Советская молодежь» [33]. Не самая кондовая в СССР, между прочим. Выходило, что 26-летний концертмейстер Чиграков, к тому же студент-заочник, женатый, имеющий ребенка, — и вовсе последний дебил.
Чиж и сам вспоминает те годы с иронией: «На весь город всего-то и было четыре дурака с длинными волосами. Зато все знали, что мы “металлисты”, и не цеплялись». (Насчет «не цеплялись» — чуть позже.)
Собственно, в ряды «металлистов» молодая группа угодила случайно. Это произошло в феврале 1987-го на Первом дзержинском рок-фестивале. Исполнив сюиту «Так будет», ГПД-шники, к своему изумлению, стали лауреатами и одновременно членами новоиспеченного городского рок-клуба. Мало того — жюри вручило им еще и грамоту «За лучшую музыку».
(Настоящими победителями — если это слово вообще применимо к музыкальному фестивалю — были как раз не они, считает Чиж, а группа «УБ» [34], которая вышла в самом конце и сыграла обычное буги-вуги: «Они “сваяли” это так легко и задорно, ничуть не хуже группы “Зоопарк”. Я встал остолбеневший: “Вот, ребята, музыка! Вот что кайфово!” Все кисло говорят: “Да, конечно. Только надо «потяжелей»!..” Но я тут же побежал к “УБ” и сказал: “Ребята, вы ох**е!” Меня тянуло к ним. Мы часто потом пересекались, я даже играл у них на фоно за кадром, хотя у них был свой клавишник...»)
— Вот не вякни Леня Казьмин тогда в микрофон, что «ГПД» — «лучшая “металлическая” группа города», и, возможно, всё пошло бы в другую сторону, — считает Баринов.
Казьмин был не только одним из отцов-основателей фестиваля, но и принадлежал к поколению ветеранов дзержинского рока. Поэтому к его словам прислушивались, а оценками дорожили: «Спасибо, Лёня, будем теперь знать, какие мы!..»
— Но это ни в коем случае не было «хэви-металом»! — не соглашается Чиж. — Обычный хард-рок. Только более тяжелый. Как «Rocka Rolla», первый альбом Judas Priest. Мишка Староверов приходит на репетицию: «Вот, я песню написал». Начинает показывать — там нет ничего от «металла». Просто красивая баллада. Быня подключается через педаль, и вот она уже
