Ричард Романус был чужаком на съемках «Злых улиц». Дело в том, что Де Ниро и Дэвид Прувал (игравший Тони, владельца бара) были родом из соседних мест, Харви Кейтель — из Бруклина, тоже неподалеку, а вот Романус вырос в маленьком провинциальном городке. У него и у Де Ниро были совершенно противоположные стили поведения в кино. Романус и Прувал решили немного затушевать своих персонажей, чтобы на их фоне засверкали другие роли. И именно эта разница в подходе к исполнению и спровоцировала конфликт между Романусом и Де Ниро.
«Работать с Бобби было чертовски интересно, — говорит Романус. — Это был мой первый фильм, и наблюдение за работой Бобби стало для меня большой школой. Он старался брать ответственность за съемку на себя и всегда готов был переиграть, переделать, лишь бы добиться лучшего. И в конце съемочного дня он никогда не говорил: я мог бы сыграть лучше, если бы не такой-то… В сцене, где он выкрикивает мне в лицо ругательства и говорит, что я был слишком глуп, дав ему денег, я вдруг засмеялся. Бобби разозлился. Он считал, что я должен беситься, — я и бесился, но с помощью смеха я сохранял свое «лицо». А над моими реакциями он был не властен. Если вы работаете правильно, никто не может управлять ничьими реакциями. Иногда партнер выдает вам такое, чего вы не ожидаете. Но вам надо исходить из этого. Но в этой сцене я рассмеялся непроизвольно. Думаю, что Бобби был крайне удивлен, и выглядел он со стороны довольно глупо».
На следующий день съемка фильма была закончена. Скорсезе сумел снять за 27 дней все, что намеревался, и притом смог уложиться в бюджет. Он также заложил основу для установления нового типа творческих отношения между актерами и режиссером в истории кино. И он нашел свое Альтер-эго. До «Злых улиц» Кейтель был именно тем человеком, которого Скорсезе, оставаясь наедине с собой, видел в зеркале… Но в «Злых улицах» Де Ниро заменил Кейтеля в этой роли. Скорсезе нашел актера, который наилучшим и полным образом соответствовал его собственным ощущениям. Со своей стороны, Де Ниро нашел режиссера, целеустремленность и творческий потенциал которого совпадали с его собственными… И кроме того, в Скорсезе он увидел человека, способного выразить себя так, как это недоступно для актера… Со «Злых улиц» начинается эра новых фильмов, установивших некий канон, по которому станут оценивать американское кино в течение последующих двадцати с лишним лет.
Когда у Скорсезе был готов первый монтажный вариант фильма, он пришел к человеку, который косвенно отвечал за весь процесс.
«Джон Казаветес посмотрел первый, еще «сырой» вариант «Злых улиц». После этого он говорит мне: «Ни в коем случае ничего отсюда не вырезай!» Я спрашиваю: «Как, даже постельную сцену оставить?» Он отвечает: «Ах да, ну да, постель можешь вырезать». Джон не любил слишком много обнаженного тела на экране…»
В Британии в 1993 году «Злые улицы» вышли в специальном издании на видеокассетах, в честь двадцатилетия создания фильма. Свои чувства по этому поводу режиссер изложил в сопроводительной брошюрке.
Он пишет: «Харви Кейтель, Роберт Де Ниро и я — каждый из нас стал частью другого на этих съемках, и мы все время сверялись друг с другом на протяжении этих двадцати лет. Думаю, и еще много лет будем сверяться».
Тот момент в карьере Де Ниро, когда он закончил съемки «Злых улиц», напоминал ожидание вот-вот готового вспыхнуть фейерверка, а вокруг стоят зрители, с интересом ожидая результата. В Голливуде редко случаются сюрпризы. Задолго до того, как фильм будет представлен на суд критиков и зрителей, в студии уже знают, насколько он удался. Информация поступает из множества источников. Из фотолаборатории, печатающей пленку, из редакционных комнат, да и из офиса самих руководителей студии долетают свежайшие вести о найденных новых талантах или новом кассовом фильме.
Именно в таком положении оказался Де Ниро летом 1973 года. Ни «Бей в барабан медленно», ни «Злые улицы» еще не были показаны публике, но кинопроизводство уже распознало в Роберте Де Ниро новую звезду, самого интересного актера в Нью-Йорке, а самому ему вскоре предстояло познакомиться с невероятно лестными отзывами критики, которые могли бы обескуражить даже более самоуверенного человека…
О славе он все еще не думал. Жил он скромно, в кое-как обставленной квартирке на четвертом этаже, в доме на Западной Четырнадцатой улице, между Гринвич Виллидж и Челси, за которую платил всего 70 долларов в месяц. Впрочем, похоже, ему не долго оставалось тут пробыть. Кроме того, он подумывал вернуться на сцену. Те немногие репортеры, которые писали о нем в это время, несправедливо нарекли его «новым Брандо». В чем-то карьеры этих двух актеров начинались сходным образом, оба посещали Драматическую мастерскую и студии Стеллы Адлер и Ли Страсберга, но это было скорее случайностью. Хотя Де Ниро часто называет Брандо, вместе с Джеймсом Дином и Монтгомери Клифтом, актерами, которых он с юности обожал, он был слишком погружен в себя, чтобы дать кому-либо возможность влияния на свой творческий стиль. А ярлык «новый Брандо» возник просто из рекламных соображений. У них есть некоторые схожие человеческие черты. Оба неразговорчивы на людях, и оба питают к прессе столь малый интерес, что это граничит с презрением. Если не считать сдерживаемого кипения страсти в их игре, их актерские стили совершенно различны.
Верно, Брандо тоже подолгу сидел в инвалидном кресле, когда играл паралитика в фильме «Мужчины», но его поглощенность ролью не может сравниться с одержимостью Де Ниро. Последний всегда повторял, что не может притворяться и халтурить во время игры, тогда как Брандо, особенно в последние годы, делал это, похоже, с большим удовольствием. В постановке «Сухой белый сезон» он даже решил не заучивать своих реплик; вместо этого в ухо ему был вставлен миниатюрный аппаратик, по которому помощник читал текст, а Брандо только повторял реплики. Брандо это давало возможность быть непредсказуемым, спонтанным; Де Ниро скорей бы согласился умереть, чем сыграть без подготовки.
Летом 1973 года могла возникнуть возможность для сравнения двух крупных актеров, использующих систему Станиславского и относящихся к разным поколениям. После двух фильмов, сделанных один за другим, Де Ниро возвращался на сцену. В это время Линкольновский центр в Нью-Йорке решил поставить заново пьесу Теннеси Уильямса «Трамвай «Желание». Де Ниро хотел играть Стэнли Ковальского и желал получать за это 65 долларов в неделю. По одному Богу известным причинам люди в Линкольновском Центре решили, что актер им не подходит, и отвергли его. Когда в свое время эту роль играл Брандо, он потряс Бродвей. Конечно, соблазнительно было бы сравнить двух этих актеров, приблизительно в одном и том же возрасте сыгравших одну и ту же роль, но если бы Де Ниро не отвергли в Линкольновском Центре, он рисковал бы носить до конца дней своих ярлык «новый Брандо».
