На корабле „Твердом“ 29 сентября 1808 года.
Сенявин».
Настояние Монтегю подало повод жителям Портсмута ожидать, что Сенявин будет принужден спустить свой флаг, как то делают военнопленные, сдавшиеся с присвоением военных почестей. Но когда сего не последовало, журналисты всеми силами напали на Коттона и отдали справедливость. Карикатуры, ходившие в публике, все были в похвалу последнего, несколько дней имя Сенявина переходило из уст в уста, множество любопытных желали видеть его и видевшие от доброго сердца поздравляли и радовались его торжеству. Кто знает характер англичан, тот не удивится, что Сенявин в общем мнении заслужил такое уважение. Если бы Дмит рий Николаевич согласился ехать в Лондон во время продолжавшегося восторга, то весьма вероятно, что народ встретил бы его рукоплесканием, криками и понес бы его на руках. Во время первого разрыва с Англией в 1801 году, Нельсон прибыл сфлотом в Ревель, когда открыты были переговоры о мире, в чаянии отличного приема он просил позволения приехать в Петербург, – Сенявин по той же причине отказался видеть Лондон.
Какое самонадеяние и какая скромность видны в характерах двух адмиралов.
1 октября, при отношении лорда Монтегю, явился к Сенявину комиссар Мекензи, назначенный английским правительством для приведения в исполнение подробностей Лиссабонского договора; на него же возложено было попечение о содержании эскадры. Во-первых, свезен был порох на берег, потом эскадра перешла к острову Вайту, где на Модербанне и стала фертоинг[134]. На зиму для облегчения кораблей и свободнейшего размещения служителей сложены в магазейны паруса и артиллерия.
Настояния Сенявина для положения безнужного содержания офицерам и служителям, принятие больных в гошпитали и тому подобные требования были без труда удовлетворяемы; но побуждение к скорейшему отправлению экипажей в Россию стоило ему многих неприятностей, великих беспокойств и произвело щекотливую переписку, продолжавшуюся до самого отъезда из Англии: то отклоняли отправление за неимением судов, то располагались перевезть экипажи в Архангельск, то делали несообразные предложения, как то: оставление достаточного числа служителей для хранения кораблей и принадлежностей оных до заключения мира. Наконец, английское правительство откладывало отправление по причине продолжавшейся еще шведской войны. На последнее Сенявин представлял, что сие не может касаться до него; ибо когда заключен был договор, то адмирал Коттон известен уже был о войне России с Швецией.
В конце 1808 и в начале 1809 годов англичане отправляли в Испанию войска. Почти беспрестанно приходило и уходило в море по 200 и 300 транспортов. 1 февраля 1809 года прибыли из Лиссабона оставшиеся там для сдачи кораблей «Рафаила» и «Ярослава» офицеры и матросы. 18 апреля английский фрегат, при свежем ветре лавируя в Нидельском проливе, стал на мель у острова Вайта. Он требовал сигналами скорой помощи из Портсмута, вода была тогда в самом почти возвышении и оставалось несколько минут до гибельного положения сего фрегата. В то самое время сигналом с корабля «Твердого» велено терпящему бедствие подать помощь. С немалым трудом и опасностью, в короткое время фрегат нашими людьми был снят с мели. Адмиралу Кортесу поручено было благодарить Сенявина от лица правительства. Почтенный старик, прибыв на корабль «Твердый», с радостью изъявил Сенявину признательность народа и между прочим сказал ему, что Англия почитает его другом своим. Сенявин столь лестную, многозначащую признательность принял с должным благоговением.
Вот еще знак особенной признательности английского правительства к Д. Николаевичу. Фрегат «Спешный» отправлен был из Кронштадта с деньгами и разными вещами, потребными на содержание армии и флота, в Средиземном море бывших. Капитан фрегата по прибытии в Портсмут, известясь, что эскадра наша возвращается в Россию, остановился ожидать оной на месте. Между тем последовал разрыв, и фрегат взяли в плен. На нем был серебряный сервиз, адресованный адмиралу Сенявину. Английское правительство, токмо по личному уважению, повелело выключить оный из числа призов яко собственность Сенявина и доставить ему. Английские офицеры, имевшие случай заслужить внимание Сенявина, искали его покровительства, которое с таким уважением было принимаемо, что доставляло им награду или какое-либо отличие. 20 апреля начали сдавать корабли по описи; 18 мая 36 транспортов назначены были для перевозу команд в Россию.
Пред отъездом некоторые офицеры предложили засвидетельствовать Сенявину общую к нему благодарность публичным актом. Неужели, говорили они, с славным нашим начальником расстанемся мы равнодушно? Нет, возразили другие, одной признательности недостаточно: поднесем ему вазу, которая была бы его достойна и соразмерно той степени усердия и признательности, с какой мы желаем засвидетельствовать ему свои чувствования пред отечеством и светом. Мнение сие принято было с радостью и единодушно. Тотчас приступили к исполнению; собрали достаточную сумму с каждого поровну, выбрали депутатов, коим поручили сочинить речь, составить рисунок, придумать украшения и проч.; а до тех пор, пока ваза будет готова, дали слово содержать намерение сие в тайне, дабы нечаянностью отклонить отказ и приятно удивить главнокомандующего. Полковника Вакселя, находившегося в Лондоне, просили из многих рисунков, по совету знаменитейших художников, не щадя издержек, выбрать или сочинить лучший. Г. Ваксель охотно принял на себя все попечения, чиновники нашей миссии и многие путешественники, остававшиеся в Лондоне, также приняли деятельное в том участие. Составление рисунка и работа вазы поручена славнейшим в Лондоне академикам и ювелирам. По признанию одного из них наша ваза как во вкусе, так отделке и изображении эмблем, далеко превосходит вазу, поднесенную лорду Нельсону. Такое подношение не только достопамятно как отличный знак усердия подчиненных к начальнику; но паче примечательно как первый пример сего рода в российском флоте, пример, важный для потомства, равномерно к чести начальника и подчиненных относящийся. Многие вазы могут быть и богаче, и дороже; но подаренная Сенявину украшается наиболее мыслями и чувствами столь редко заслуживаемой общей признательности, любви, уважения и преданности. Видя, что до отъезда в Россию ваза не могла быть готова, решились они поднесть обстоятельный рисунок оной.
1 июня, когда Сенявин всего менее ожидал какой-либо нечаянности, видит, что со всех кораблей капитаны с офицерами в полном мундире едут к его кораблю.
Не зная, чему приписать такое движение, Дмитрий Николаевич спросил, что бы сие значило? Но вдруг избранные депутаты капитаны П. М. Рожков, Д. К. Митьков и Р. П. Шелтинг входят; за ними, сколько могло поместиться в каюте, вошли офицеры. Один из депутатов, к приятному изумлению Сенявина, от лица всего сословия приветствует его следующей речью:
