Усиливающиеся боли мешали Джеральду сосредоточиться. Мешал ему и шум бульдозеров, разравнивающих площадку для нового сада. В этот момент Ли должна была уехать на Мадагаскар. Она являлась директором мадагаскарского проекта по спасению черепах и должна была наблюдать за осуществлением программы по разведению редчайших черепах в мире.
Ли не хотелось оставлять Джеральда, но он убеждал ее, что все будет хорошо: винный погреб полон, а морозильник ломится от запасов. Ли все же тревожилась, и тогда Джеральд предложил, чтобы в Мазе приехала Александра Мэйхью, красивая молодая женщина, сопровождавшая его в поездке по Ассаму. «Ли отнеслась к этому предложению с подозрительностью жены, которой муж заявляет о том, что задержится на работе с новой секретаршей-блондинкой, — писал Джеральд в Мемфис. — Я указал на то, что Александра была замужем, потом развелась, что у нее двухлетняя дочь, которая вполне может исполнять роль дуэньи. Я считал, что она с удовольствием приедет на юг Франции в дом с бассейном и хорошей кухней».
Итак, Александра с дочерью приехали во Францию. «Ребенок был хрупким, словно статуэтка (она родилась недоношенной), — писал Джеральд, — но активным, как белка, наглотавшаяся амфетаминов. Она поднималась еще до рассвета, отказывалась спать после обеда, и нам с трудом удавалось уложить ее около восьми вечера». Джеральд отлично ладил с девочкой. Александра вспоминала:
«Он был очень терпеливым, очень внимательным, интуитивно чувствовал, чего она хочет. Думаю, из него вышел бы прекрасный отец — с одной стороны, строгий, а с другой, совершенно без царя в голове. Он находился в ужасном состоянии. Он выглядел гораздо старше, чем был на самом деле, его ноги так сильно отекли, что, казалось, кожа вот-вот лопнет. И он постоянно пил. Прежде чем приехать во Францию, он проходил курс лечения от алкоголизма на Джерси. Но трезвость для него означала пиво на завтрак и неограниченное количество вина в течение дня — лишь бы обойтись без виски и коньяка. Когда Ли уехала, он начал прикладываться и к виски. Я постоянно говорила с ним на эту тему, но он объяснял свое пьянство тем, что хочет заглушить боль. Алкоголь оказывал обезболивающее воздействие на его суставы. Я чувствовала себя виноватой, потому что именно мне приходилось ездить на рынок в Ним и покупать виски. Пока Ли отсутствовала, он выпивал по бутылке в день помимо остальных алкогольных напитков. За те три недели, что я провела во Франции, он сильно изменился. Джеральд стал раздражительным, мрачным, агрессивным. Хотя он собирался писать новую книгу, но проводил все дни над чистым листом бумаги за маленьким столом возле двери, ведущей из гостиной на кухню, не написав ни единого слова. Это было очень печально. Казалось, он сознательно убивает себя. Это беспокоило меня. Я говорила ему: «Послушайте, ваш брат уже умер от этого, неужели вы тоже хотите последовать его примеру?» Но Джеральд был фаталистом. Он считал, что это его карма».
Маргарет тоже заметила перемены, произошедшие с братом за последние годы. Она считала, что все проблемы заключаются в печени, но иногда ей казалось, что у Джеральда есть и психические проблемы. «В доме царит атмосфера сгущающейся тьмы, — писала она другу из Мазе. — Иногда у Джеральда случаются приступы дикой ярости. Тогда он становится похож на огромного медведя, терзаемого внутренней болью». Джеральд однажды сказал ей, что знает о том, что его ждет, — он прочел об этом в медицинских книгах. «Я не могу сказать, что он устал бороться с жизнью, — вспоминала Александра Мэйхью. — Он по-прежнему оставался живым и энергичным. Он оставался фанатично преданным делу охраны природы. В минуты разговоров на эти темы он снова становился прежним. Просто он страдал от болезни, имя которой алкоголизм».
Врач, давно знавший Джеральда и восхищавшийся им, говорил: «Легко понять, почему он стал алкоголиком. Даже если бы у него не было генетической предрасположенности, он принадлежал к тому типу людей, которым нужно бежать, защититься от жестокой реальности. Жизнь для них слишком тяжела и непереносима. В его случае алкоголь не влиял на способность работать и существовать в этом мире как человеческое существо. Скомпенсированные алкоголики способны на это. Выпивка для них — это норма существования. Алкоголь необходим им, как пища и вода, он позволяет им работать. В противном случае, им не хватит сил и смелости жить в этом мире. Алкоголь может придавать силы и лишать их».
Ли вернулась 5 сентября. В аэропорте ее встречал друг Джеральда Тони Дэниелз. Он сообщил ей, что Джерри болен. Ли обнаружила мужа в кресле, скорчившимся от непереносимой боли. Он сказал, что вынужден был пить, чтобы заглушить боль.
Ли прилетела за два дня до своего дня рождения. Незадолго до нее прилетела ее сестра Хэт, чтобы помочь устроить праздник. «Мы пригласили двадцать человек, — писал Джеральд, — и мне пришлось на всех готовить. Попробуйте приготовить обед на двадцать персон, когда двухлетний ребенок в пятнадцатый раз просит вас рассказать сказку. Это воспоминание останется в моей памяти навсегда». У Джеральда случилось сильное носовое кровотечение, погода испортилась, пошел дождь, но праздник все равно прошел на славу.
Джеральд не сдавался, хотя его состояние неуклонно ухудшалось. Он продолжал работать над автобиографией, однако теперь его мысли больше занимали не события его жизни, а ее окончание.
«Смерть — величайшее неудобство, просто потому что нужно так много сделать и увидеть на этой невероятной планете. Разумеется, когда она приближается и стучит в вашу дверь, вы рассчитываете на то, что она будет скорой и безболезненной. То, что произойдет после, вообще представляет огромный интерес для меня. Погасну ли я, как шекспировская свеча? А может быть, меня окружат соблазнительные гурии? Может быть, я проснусь на каких-нибудь Элисейских[9] полях, где меня будут приветствовать — о, ужас! — мои родственники? Или я внезапно превращусь в мелкое существо — например, в лягушку во французском пруду? Идеальным решением проблемы, разумеется, был бы некий омлет из всех наиболее привлекательных фантазий, связанных с жизнью после смерти: место, где женщины безумно красивы, где вы можете — на короткое время — почувствовать себя деревом, уходящим своими корнями в глубь земли, или ощутить наслаждение дельфина, перелетающего из подводного мира в мир воздуха и солнца, или насладиться свистом ветра под своими крыльями, подобно альбатросу или кондору, увидеть мир с высоты, отдохнуть на воздушных потоках, полностью отдавшись их течению. Ничто, кроме, пожалуй, любви и смерти, не имеет значения, и даже значение смерти в своем роде эфемерно, так как никто еще не прислал нам достоверного отчета».
