день требовал наверстать упущенное. Отношения с сотрудниками заочного отделения, бухгалтерией, службами установились хорошие. Что я для этого предпринял? В романе А. Толстого «Петр I» царь рассуждал так: иностранцев не удивишь византийской чинностью. Важно им показать, что он царь необычный. Поэтому-то он и стал похлопывать по плечам знаменитых пиратов, пил с ними водку. Так вот я решил: неприступных глупых начальников здесь насмотрелись. Надо быть начальником и не начальником – в зависимости от ситуации. Все знали, что я заместитель директора по заочному обучению, но я никогда об этом не напоминал. Если мне что-либо требовалось от хозяйственников или в бухгалтерии, или в библиотеке, я шел к ним, зная, что они заняты каким-то делом, и вызов ко мне их от дела оторвет. Разумеется, нередко мне приходилось их вызывать, и я вызывал. Но, если мог пойти сам, то шел. Это создавало соответствующую психологическую обстановку, при которой люди с охотой выполняли мои распоряжения. Заочники, получившие всякого рода напоминания, заволновались, стали приходить в институт, уточнять успеваемость и т. д. Я почувствовал, что в организационном отношении лед тронулся. К делу учета успеваемости я привлек деканов. Мысль моя заключалась вот в чем: секретари – это исполнители. Отвечают за дело деканы. Таков был принцип. Но допускал я и ошибки. Слишком много конкретной работы делал сам, т. е. заместителем директора института я работал, как декан сравнительно небольшого факультета. С масштабами работы я еще не свыкся, да и деканы были не очень ответственными. Вот несколько эпизодов: декан физико-математического факультета Мамуров ходил в аксакалах, т. е. делал, что хотел, когда хотел и как хотел. Юный директор института А. Омуралиев говорил с Мамуровым почтительно и, разумеется, никак на его безделие не реагировал. Между тем, Мамуров, переводя очников на заочное отделение, совершенно не учитывал разницы в учебных планах. Я указал ему на это и вернул ряд дел, потребовал их пересмотра. Разговор шел в коридоре при посторонних. Мамуров рявкнул: «Я кто, секретарь? Всё деканы и деканы, а что секретари делают?» Я спокойно ответил: «Можете передать свои функции секретарю. Институт от этого не пострадает, но заодно передайте ему и свою заработную плату!» «Может, с работы меня снимите?» – ехидно спросил декан физико-математического факультета. Я его успокоил: «Только в том случае, если будете так же плохо работать». В тот момент Мамуров не стал искушать судьбу. Искусил ее позднее и лишился деканства. Пришел ко мне студент из какого-то института переводиться на филологический факультет. Я посмотрел документы, они оказались в порядке. На заявлении я сделал пометку декану Поколодному: «Прошу определить курс». Парень пошел и через пять минут вернулся с кислым лицом, протянул мне заявление, под моей резолюцией Л. Д. Поколодный написал: «Учебные планы находятся на заочном отделении». Я разозлился, но ничем своего раздражения не показал, пошел ко Льву Даниловичу и спросил, разве я к нему обратился по поводу места нахождения планов. Выяснилось, что такого в моей просьбе не содержится. Тогда я предложил ответить на мой вопрос и добавил, что сделать это легко, т. к. Лев Данилович даже знает, где находятся учебные планы. Теперь ему остается доказать, что он умеет ими пользоваться. Оставив на столе Поколодного заявление, я ушел. Через пять минут инцидент был исчерпан. Лев Данилович никогда больше не давал мне рекомендаций, в которых я не нуждался. Мы стали с ним друзьями.
На заочном отделении сложились факультеты, которых не было на стационаре: исторический и музыкально-педагогический. Историками руководил по совместительству И. Г. Гришков. Для музыкантов я подрядил преподавателя Давида Михайловича Лондона. Деканской ставки у нас не было. Мы заключили джентльменское соглашение: Лондона переводим на ставку старшего преподавателя. За это он становится деканом. С нового учебного года ему добавляется стационар, которым он будет руководить опять же на общественных началах. Давид Михайлович согласился: подмывала его жажда деятельности, честолюбие и неиспользуемые организаторские способности, которые я сразу же обнаружил и оценил. Д. М. Лондон был человеком, который все знал, везде присутствовал, обладал неисчерпаемым запасом энергии. Он окончил философский факультет Алма-Атинского Университета, занимался психологией, фотографией, криминалистикой, всюду имел знакомых, считал, что все умеет делать. Мне это нравилось. Мы быстро сошлись, стали приятелями. Я научил его работать. Однажды он кому-то сказал: «Кац круто берет! Ничего. Мы его приручим». Не приручил, сам оказался в прирученных, но от этого только выиграл. Решая по факультету какие-то хозяйственные вопросы и нуждаясь в поддержке всяких заведующих складами и руководителей баз, он спросил меня как-то: «В каких случаях можно поставить “тройку” по блату?» «Только в одном, – ответил я, – если хотите вылететь с работы по 47 статье КЗОТ! Знаете, что это такое?» Давид Михайлович знал. Так у нас установились вполне деловые и дружеские отношения. Итак, работа на заочном отделении постепенно организовывалась, деканы к ней приобщались. Однако многое мне приходилось делать самому. Добиваясь порядка, я сам подписывал экзаменационные листки, не веря в большую аккуратность деканов, сам отвечал на письма. Конечно, это создавало стиль работы заочного отделения, все знали, что я в курсе всех дел и лучше всех знал это я сам. Но в общем-то так не руководят. Я много делал за других. Это называется подменой. Секрет здесь крылся в том, что я-то учил многих, меня не учил никто, кроме опыта.
Встала проблема методических разработок. Я собрал заведующих кафедрами, разъяснил задачу. Показал разработки из бывшего Фрунзенского заочного пединститута. Все молчали, почесывали головы, качали ими: дескать, утопия. Но я знал, что это не утопия. Юлий Яковлевич Тильманс заявил, что биологический факультет этим заниматься не станет. Я спросил, почему. Он ответил: «Слишком много другой работы. Некогда». Я посоветовал отложить всю другую работу, связанную с заочным отделением, и заняться только методическими разработками. Это самое главное. Все остальное – позже. Я добавил: «Для меня не стоит вопрос, делать методички или не делать. Я собрал заведующих кафедрами для того, чтобы дать разъяснения и установить сроки. В этом аспекте готов продолжить дискуссию». Но в этом аспекте Юлий Яковлевич беседовать не хотел. Он попросил меня выступить на кафедре, дабы никто не счел этой работы за его выдумку. Я согласился выступить, сказав, что такой выдумки он мог бы и не стыдиться. Скорее стоит удивляться, что до сих пор никто не додумался до необходимости такой работы. И я спросил: «Как вы ведете занятия по различным дисциплинам, связанным с химией, если заочники не имеют заранее заданий?» Юлий Яковлевич ничего ответить не мог, потому что на занятия с заочниками плевал, как, впрочем,
