Ознакомительная версия.
Немного было людей в этом небольшом городке, с которыми он мог бы сойтись. Чаще всего упоминается из его стрэфордских знакомых казначей графа Амвросия Уоррика, Джон Комб. Он пользовался довольно плохой репутацией в качестве сборщика податей. Он считался ростовщиком. По-видимому, молва о нем была хуже его самого. Судя по его завещанию, он был филантроп. Иначе знакомство с ним было бы недостойно Шекспира. Предание гласит, что оба видались часто не только у себя на дому, но проводили также вечера вместе в трактире против «Ньюплейса» Эта гостиница получила затем название «Сокол» и существует до сих пор. Вот здесь сидел за громадным столом, за стаканом вина гениальный человек, занесенный житейскими волнами в захолустную деревушку, и играл в кости с деревенским игроком весьма сомнительной репутации Предание рассказывает дальше, что Шекспир доставлял себе скромное развлечение, слагая для своих знакомых сатирические эпитафии. Так написал он, между прочим, саркастическое надгробное стихотворение, в котором воспел Джона Комба как ростовщика-эксплуататора. Эта эпитафия цитируется часто в различных версиях. Однако достоверно известно, что она была уже в 1608 г. напечатана вместе со всеми вариантами и приписана Шекспиру.
Джон Комб, скончавшийся в 1614 г., отказал в своем завещании Шекспиру 5 фунтов. Это был самый выдающийся из его стрэтфордских знакомых. Мы можем, таким образом, получить некоторое представление о других.
Шекспир проводил большую часть времени, вероятно, в общении с природой.
Самые мудрые и глубокомысленные слова в повести Вольтера «Кандид» – те, которыми она заканчивается: «II faut cultiver son jardin». В конце этого рассказа Кандид и его друзья встречают турецкого философа, который относится совершенно равнодушно к тому, что происходит в Константинополе, хозяйничает на своем огороде и появляется в городе только тогда, когда продает плоды своего сада. Миросозерцание этого турецкого философа производит глубокое впечатление на героя Вольтеровой повести, испытавшего все превратности судьбы. На последующих страницах книги постоянно повторяются эти слова «Je sais, qu’il faut cultiver notre jardin» – «Вы правы, – замечает одно из действующих лиц. – Будем работать, не размышляя. Это единственное средство выносить бремя жизни». И когда Панглос повторяет в последний раз свое рассуждение о том, как все в этом лучшем из всех возможных миров чудесно устроено и предусмотрено, то Кандид заключает повесть словами: «Совершенно справедливо. Но необходимо возделывать свой огород». Вот эта мысль звучала отныне скорбной и жалостной мелодией в душе Шекспира.
Оба сада, принадлежавшие поэту, простирались от «Нью-плейса» до реки Эвон. Единственный недостаток большого сада заключался в том, что он соединялся с главным поместьем лишь узкой полосой. Их разъединяли два маленьких имения, лежавших близ Chapel Lane. Между тем как меньший сад предназначался, вероятно, исключительно для цветников, больший называется обыкновенно фруктовым: он служил для разведения прибыльных фруктовых сортов. Уоррикшир славился своими яблоками. Теперь сам Шекспир мог заняться тем искусством, которому Поликсен обучал Пердиту в недавно написанной пьесе «Зимняя сказка», т. е. искусству улучшать при помощи прививки фруктовые деревья. Теперь он мог на манер садовника в давно созданной драме о Ричарде II приказать своему помощнику подвязать абрикосовые деревья и подпереть ветки, сгибавшиеся под тяжестью плодов. Он посадил собственноручно знаменитое шелковичное дерево, которое стояло в этом саду до 1756 г., когда тогдашний владелец «Ньюплейса», некий пастор Френсис Хестрел, возмущенный громадным наплывом путешественников, желавших посмотреть на это дерево, приказал его срубить. Из него были сделаны часть мебели, множество ящиков, шкатулок и разнообразных мелких вещиц, как это известно каждому посетителю Стрэтфорда. В 1744 г. актер Гаррик, вновь ожививший интерес к Шекспиру, сидел под сенью этого дерева. Когда он в 1769 г. был избран в почетные граждане города Стрэтфорда, ему поднесли диплом в футляре, сделанном из этого шелковичного дерева. А когда он в этом же самом году, в день юбилея Шекспира, спел песенку под заглавием «Shakspeares Mulberry-Tree», он в руке держал бокал, сделанный из того же самого дерева.
Именно при жизни Шекспира были сделаны первые серьезные попытки ввести в Стрэтфорде шелководство, и это обстоятельство находилось, быть может, в связи с предпринятым им самим разведением шелковичных деревьев.
Теперь «Ньюплейс» не похож даже на развалину. Осталось только место, где некогда стоял дом. Сохранился только колодец во дворе, весь увитый плющом; над ним свешиваются гирлянды из того же плюща. Фундамент внешней стены, покрытый землей и дерном, является как бы валом, обращенным к улице. Но сады уцелели. Больший из них так же красив и просторен, как во времена Шекспира. Если вы прогуляетесь в осенний день под тенью этих высоких деревьев, которые начинают лишь осенью поздно желтеть, то вы почувствуете, как над садом царит какое-то особенное настроение. Это одно из тех мест, от которых трудно оторваться. И вы невольно представляете себе серьезную, стройную фигуру Шекспира, в темно-красном костюме с большим белым воротником, в черном плаще без рукавов. Вы видите, как он здесь совершает свою прогулку, как он подвязывает ветки или обрезает слишком роскошно распустившиеся побеги. Он делает это той же самой рукой, которая написала столько непонятых и неоцененных, столько гениальных произведений. На его пальце сверкает в лучах солнца тот же самый массивный, простой золотой перстень с инициалами W. S., который сохранился до наших дней.
Многочисленные портреты Шекспира, а также найденная в Германии маска, снятая будто бы с покойника, являются несомненно подложными. Только плохая гравюра Droeshout’a, украшающая первое издание in-folio, и портрет поэта, довольно плохо отделанный на основании упомянутой маски красками голландцем Гергартом Ионсоном и хранящийся на хорах храма Св. Троицы, могут считаться подлинными. Однако следует прибавить, что восемь лет тому назад в Стрэтфорде нашли картину, которую принято считать оригиналом для гравюры Droeshout’a; но в ту минуту, когда пишется эта книга, подлинность этой картины еще не доказана. Это единственный удачный портрет Шекспира, объясняющий гравюру Droeshout’a и позволяющий нам понять популярность этой последней.
Эта голова со здоровыми красными, пухлыми губами, тонкими темными усами, высоким красивым лбом, обрамленным прекрасными рыжеватыми волосами, эта голова невольно привлекает вас. В ней столько выразительности. Именно таким должен был быть Шекспир.
Если же окажется, что и этот портрет просто подлог, совершенный на основании работы Droeshout’a, он тем не менее не лишен художественной и психологической ценности, не в пример остальным портретам Шекспира, нам известным. Здесь поэт является именно таким, каким мы себе его представляем в этот период его жизни, когда он разговаривает с обывателями Стрэтфорда или возделывает свой огород.
Ознакомительная версия.