Наполеону пришлось употребить целых томительных полгода, прежде чем враг признал себя побежденным, да и то сохраняя сознание подвига и чувство мести. Четыре битвы в одном декабре 1806 года привели к цели; самая жестокая из них, под Пултуском, осталась даже нерешительной. “Великая армия” впервые стала на зимние квартиры, и Беннигсен сам напал на нее. Правда, ему пришлось отступить, и Наполеон настиг его у Эйлау (8февраля 1807 года); но сам воитель ужаснулся “этой резни” при равных силах и уже отдал приказ отступать. То была первая тяжелая рана “великой армии”. Честь Цезаря спасло “загадочное” отступление русских. Верно одно: гений битв не одержал обычной сокрушительной победы. И на парижской бирже пала рента. Александр I уже заключил договор с Фридрихом Вильгельмом III в Бартенштейне о том, чтобы не слагать оружия, пока Рейн не станет границей Франции.
Но русские пропали на четыре месяца, и Наполеон оправился. “Никогда не чувствовал я себя здоровее”, – говорил он, похлопывая рукавицами. И никогда он не поражал мир такою энергией. В Париж летел целый град распоряжений обо всем – до мелочей цензуры и оперы. А по Европе раскидывалась искусная сеть дипломатии. Наполеон добился мира с Швецией, поднимал Персию, Грузию и Абхазию. Он довел численность армии опять до ста семидесяти тысяч, тогда как у русских было всего сто тысяч. А Беннигсен стал наступать не вовремя, путался, делал промахи. Наполеон напомнил Иену блестящими маневрами – и под Фридландом (14 июня) русские были разбиты так, что Беннигсен умолял царя о перемирии. При первом намеке победителя Александр сам предложил ему свидание, “изменяя” своему потсдамскому другу. Оно произошло у Тильзита, на плоту, посреди Немана. Затем царь переселился к императору в Тильзит на две недели, а прусский король жил заброшенный в соседней деревушке. Корсиканец пустил в ход все свои средства “обольщения”: он даже откровенничал о своих планах. “Теперь мы друзья навеки: завеса разорвалась, пора заблуждений миновала”, – говорил потом царь французскому послу. Но еще в Тильзите он сказал королеве Луизе: “Потерпите: мы вернем свое. Он сломит себе шею. В душе я – ваш друг”.
Однако напрасно сама красавица Луиза являлась к победителю со слезливой просьбой. Только “ради царя” Наполеон оставил Гогенцоллерну центральные провинции – менее половины наследия Фридриха II. Из западных областей Пруссии было создано Вестфальское королевство для Жерома Бонапарта; прусская Польша превратилась в великое герцогство Варшавское, отданное саксонскому королю. Так возникли передовые посты Франции против Пруссии и России. Таким же форпостом, но против Австрии, была для Наполеона и Бавария. Итак, Тилъзитский мир (7июля 1807 года) произвел раздел Пруссии. Он подготовлял и раздел Турции: Наполеон допускал право России на Молдо-Валахию, если Порта не замирится. Император еще предлагал царю Финляндию. Россия же признавала все завоевания Франции, а также дальнейшие “перемены” на полуостровах Апеннинском и Пиренейском. Сверх того, Александр присоединялся к континентальной блокаде и обещал помочь Наполеону доконать Англию в Индии.
Глава V. Император в зените и “начало конца”. 1807 – 1812
Наполеон поднялся на беспримерную высоту. До тех пор еще не чувствовалась резкая разница между консульством и империей: иным казалось, что империя – та же революционная Франция, лишь изменившая свой внешний вид. Сам новый титул имел больше военный, чем политический смысл. Теперь же император явно уподоблялся восточному шахиншаху, то есть “царю царей”. Его свита из Наполеонидов и венценосцев уже обложила всю Европу. Вскоре братья Жером и Жозеф стали королями Вестфалии и Испании, сестра Каролина (Мюрат) – королевой Неаполя, тести – королями Баварии и Вюртемберга, а наперсник – королем Саксонии. Рейнский союз покорных имперских князей охватил уже всю Германию. Теперь только вполне расцвела новая знать с четырьмя князьями и тридцатью герцогами во главе. Многим казалось, что Тильзитский мир – “дуумвират”, за которым последует мировое единодержавие “рокового человека”. И владыке было всего тридцать восемь лет; никогда он не чувствовал себя таким здоровым и энергичным. Он мечтал, что с помощью России можно наконец взяться за мирное обновление вселенной. Он сказал тогда своему послу в Петербурге: “Пора дать миру покой. Я не хочу воевать ни с кем. Скрепляйте союз с Александром, которому я доверяю. Между обоими народами нет ничего, что могло бы помешать их полному сближению”.
Теперь-то миродержец окончательно устроил и свой двор, перенесши его в Фонтенбло, чтобы уединиться, как божество. “Пришло мгновенье счастья!” – возвестил он французам, и они начали развлекаться по игорным домам и укромным уголкам. Но сам император работал как никогда, расставаясь, как казалось, с войной. Тогда-то настал разгар его внутренней деятельности, которую мы очертили выше. И Франция процветала материально, как под жезлом чародея: ее государственная рента поднялась до 99! Тогда же Наполеон усиленно работал как дипломат. Он отделался от Талейрана, который позволял себе делать предостережения и уже поглядывал по сторонам: он заменил его простым, но преданным исполнителем Шампаньи. Повелитель материка стал подготовлять крестовый поход против Англии. Он занял Корфу и Каттаро, секвестровал Этрурию, Корсику и Эльбу, распоряжался испанским флотом, собирался захватить Португалию. Наконец, император потребовал, чтобы Дания соединила свой флот с французским. Но англичане как пираты бросились на эту нейтральную землицу, разрушили Копенгаген бомбардировкой и увели к себе лучший флот севера.
Наполеон поднялся во всем своем величии. Дания заключила с ним союз. Пруссия и Россия объявили англичанам войну, в которой потом приняли участие и Соединенные Штаты. Австрия примкнула к континентальной системе: Наполеон обещал ей Сербию и Боснию. Французы заняли Рим и заточили Пия VII в Савоне. Жюно занял Лиссабон – и “Браганский дом перестал существовать”. Другой маршал захватил Каталонию. Оставалось поделить мир с “тильзитским другом”. И франкофил Румянцев, ставший тогда министром, начал на карте разверстывать мир с французским послом Коленкуром. Не сошлись только насчет Константинополя. Да нужно было уяснить и самую дружбу. Тотчас после Тильзита Коленкур писал, что он словно опальный в Петербурге. Там за него были только сам царь, Румянцев да Сперанский. “Староруссы” негодовали на “исчадие революции”, которое даровало полякам не только свой кодекс, но еще конституцию и отмену крепостничества. Помещики злились на войну с англичанами, которая мешала им сбывать свой хлеб и лес за колониальные товары Великобритании. Массы негодовали на союз “с окаянным нехристем”.
