В конце концов, она всё-таки решила помочь Танабу с вычислениями — должна же она была хоть как-то оправдывать большую японскую зарплату! Хидэо, застав её за этим занятием, улыбнулся благосклонно. Он даже захотел поучаствовать в работе, ставшей на правильные рельсы.
— Чему равна вот эта постоянная? Напомните аспиранту!
— Надо посмотреть в справочнике, — бросила она рассеянно.
Танабу изумлённо поднял брови. Хидэо уронил очки.
— Вы… Вы не помните? А я считал Вас специалистом!
Она знала, конечно, что учиться в Японии значит заучивать наизусть. Знала, что здешние школьники зазубривают даже железнодорожные справочники. Иначе тут никаких экзаменов не сдашь. Она всё это знала. Но одно дело — знать из книг, другое — встретить в жизни.
— Работой Танабу буду руководить я, — бросил Хидэо, направляясь к двери.
Через неделю он сказал:
— Попробуйте заняться студентом Мацутани. Он не аспирант, дипломник.
Сэнсэй давал ей задание попроще. Предельно сократив научную часть беседы, она отдала первые инструкции:
— Поднимите температуру градусов до двухсот — трёхсот…
Мацутани поклонился и ушёл. А она решила, что вопрос исчерпан — проблема не стоила выеденного яйца. Легкомысленно решила. Через несколько минут её настиг в студенческом зале возбуждённый Хидэо. Следом за ним брёл Мацутани.
— Что Вы сказали студенту? — Хидэо почти задыхался от негодования. — Двести или триста градусов — это по-Вашему одно и то же?
Она уже не удивилась, что содержание её разговора с Мацутани дословно стало известно Хидэо. Она приняла этот местный обычай доносить всё боссу. И попыталась объяснить: по всем законам физики для свойства, которое студент изучает, что двести градусов, что триста — всё равно. Как и четыреста. Вот после пятисот что-то может и случится. Студент, тем более дипломник, должен это понимать.
— Давайте спросим, что думает по этому поводу Мацутани-сан, — предложила она. — Какое у него мнение?
Сэнсэй, опустивший её рассуждения о законах физики мимо ушей, посмотрел на неё с весёлым изумлением.
— Спросить студента? Какое у студента может быть мнение?
Сэнсэй разговаривал с ней тоном учителя школы для неполноценных. Он и студентов своих, кажется, считал неполноценными. Или роботами для исполнения указаний. Настолько точных указаний, что размышлять над ними не имеет смысла.
— Студенту следует отдавать точные указания! Абсолютно точные! — отчитывал её Хидэо.
Мацутани стоял рядом, согласно кивая каждому слову сэнсэя. И ребята у компьютеров подняли головы, прислушиваясь. Сэнсэй отчитывал её при студентах! Почувствовав себя оскорблённой, она решила отомстить.
— Хорошо! Поднимите температуру до двухсот тридцати двух с половиной градусов.
Она думала, они засмеются. Или обидятся. Потому что эти полградуса — такой же абсурд, как измерение расстояния от Москвы до Токио с точностью до миллиметра. Но Хидэо закивал серьёзно. А студент, выхватив из кармана блокнот, стал записывать. Она смотрела на озабоченно чиркающего карандашом Мацутани и вспоминала японскую сказку про деревенского парня Сабуро. Он делал всё в точности так, как ему велели: надёргал в огороде редьку и принёс её домой, перепачканную в земле.
— Всё, что на огороде выдернешь, разложи сначала посушиться на грядке! — приказал отец.
И парень разложил на поле золотые монеты вырытого клада. Их украли.
— Всё, что найдёшь, принеси домой! — рассердился отец и Сабуро принёс дохлую кошку.
Сказка смеялась над глупым Сабуро, японская сказка.
Через неделю в её кабинет постучал китайский доктор Чен.
— Сэнсэй назначил меня руководить работой Мацутани.
Она не обиделась, что её опять отлучили от работы с ребятами. Она всё равно не понимала, в чём состоит её руководство, если студент передаёт все её распоряжения шефу и ждёт приказов от него? Чен не уходил, чего-то ждал.
— Я не знаю эту работу, — сознался он.
— Как же Вы собираетесь руководить студентом? — не поняла она.
— Работу знаете Вы…
Чен поклонился и объяснил, что указаний ждёт от неё. Он же, Чен, станет доводить эти указания до сведения шефа, а шеф, проверив сказанное ею и поправив, отдаст распоряжения студенту Мацутани. Потому что студент станет исполнять только приказания сэнсэя Кобаяси — таков порядок. В японских порядках Чен разбирался лучше, чем она. И его собственная роль, состоявшая в транспортировке указаний от неё до кабинета шефа, его ничуть не смущала.
Чен стоял, вытянув руки по швам, ждал первых указаний. Она пошла к Хидэо и очень вежливо объяснила, что на столь сложной траектории передачи указаний легко что-то перепутать. Сэнсэй согласился — потери точности допустить нельзя! И разрешил ей попытаться ещё раз поработать со студентом напрямую, без посредника. Только не с дипломником Мацутани, а с третьекурсником Таманагой — Хидэо подбирал ей работу по силам. Она постаралась дать Таманаге совсем простое задание и абсолютно точное:
— Сделайте снимок образца!
Студент проследовал в кабинет шефа, но Хидэо к ней не прибежал. Значит, на сей раз она всё сделала правильно. Прошёл день, но Таманага не появился в её кабинете. И это было странно, потому что японские студенты работали в режиме "сказано — сделано". Они поражали своим трудолюбием, эти студенты! Едва получив задание, бросались его исполнять, впивались в работу так, словно ждали её всю жизнь. Не отлынивая, не волыня, они трудились безостановочно и неустанно, словно где-то внутри у них запускался маленький моторчик. Недаром символом университета была трудолюбивая пчела, которая целыми днями летает, собирая мёд. Студенты работали тщательно, прилежно. Но как-то странно. Их руки делали, а чёрные глаза оставались пустыми. В них не было никакого интереса. Они просто делали, не думая, не вникая, не задавая вопросов. Им было всё равно, что делать. Но скорость исполнения была спринтерской.
Однако Таманага почему-то не приходил, хотя порученное ему дело было плёвое. К вечеру она поинтересовалась:
— Есть проблемы, Таманага-сан?
— Нет, нет! — парень замотал головой, улыбнулся виновато. — Я не успеваю выполнить Ваши указания сегодня! Я принесу вам работу завтра. Если Вы позволите…
Она позволила. На следующее утро, не успев снять пальто, она услыхала стук в дверь. Таманага поклонился, извинился за задержку работы и протянул ей сложенный вдвое огромный лист. Лист не умещался на столе, его пришлось разложить на полу. На полотнище аккуратными рядами, кромка к кромке были наклеены в четыре ряда восемьдесят четыре фотографии — панорама всего образца. Кусочек металла площадью в два квадратных сантиметра был огромным для маленького глаза микроскопа!
