— Боли не чуял — злость одну…
Серго нахмурился:
— Худо, что плавка пропала, но совсем худо будет, если свой почин позволишь угробить.
— Не угробят, не дам!
Распахнул тетрадку, ткнул пальцем в последние записи:
— Аврутин и мои подручные в этих каракулях разберутся. В цех меня не пустят — не на ветер расчеты пойдут.
— Ерунду городишь: не пустят. Отлупить тебя, братец, некому! Дай-ка тетрадь!
— Нате, если вам интересно.
Оказалось — что-то вроде дневника. В мельчайших подробностях Алексей описал рекордную плавку Кондрата Аврутина и свою последнюю, тяжеловесную. Самая свежая запись — о причинах провала и советы тем сталеварам, которые «не сдрейфят, башку не пожалеют, а подтвердят, что можно дать и двести сорок, и двести шестьдесят тонн».
«Ишь ты какой! — с лаской посмотрел Серго на Горнова. — Выставили, а ты продолжаешь драться за мечту».
— У тебя какое образование, Алеша?
— Семь классов да служба танкистом. Курсы сталеваров собирался окончить…
— Окончишь курсы и дальше учиться будешь. В промышленную академию пошлем. Передышки не дадим, так и знай!
Длинными и короткими гудками шофер напоминал Серго, что его давно дожидается с обедом Зинаида Гавриловна. Серго поморщился. Что еда, если наткнулся на такого парня! И язык как бритва. «Не терплю постные рожи, — вспомнил он запись из тетрадки. — Так и кажется: заморозят плавку».
— Наркома ты, Алеша, еще не критиковал?
— Нет еще.
— Если заслужу, критикуй, только не исподтишка. Не люблю, когда исподтишка. — Серго поднялся. — Силенок хватит, чтобы завтра повторить?
— Хоть сейчас, товарищ нарком! — быстро встал Алексей.
— Вот и договорились: спи крепко, с утра — на смену.
У Алексея перехватило дыхание.
— Я… то есть мы… то есть первый подручный обжег руки.
3
Минут за двадцать до сменного рапорта Алексей пришел в цех, но опередить Серго не сумел. Тот успел уже побывать на шихтовом дворе, обойти печной и разливочный пролеты и удалиться с начальником цеха в его кабинет. Сменного инженера попросил: как только покажется Горнов, прислать его к начальнику.
В полутемном коридоре пахло сырым, только что вымытым полом. В секретарской четвертушке — никого. Через приоткрытые двери отчетливо доносился возбужденный, гортанный голос Серго:
— Мастер тебя обманул, говоришь? А ты не разобрался и подмахнул приказ — выкинул, как шлак на свалку!
Гулкие сердитые шаги, и тот же голос:
— Глаза прячешь? Стыдно? Хорошо, что совести немножко осталось. А дать себя кругом обдурить не стыдно?
Пауза. Потом приниженно-глуховатый голос начальника цеха:
— Двое суток с аварии не вылезал. Имею я право ночь поспать?
— Кто тебя заставляет ночевать в цехе? Думаешь, подвиг сутками на авариях сидеть, носиться по цеху небритым, в грязной спецовке? Какой ты начальник, если неделями не бреешься и одежда на тебе хуже, чем на подручном? Заведи хотя бы две спецовки и в кабинете надень лучшую, а то смотреть на тебя тошно. И запомни: чтоб на печах тебя больше четырех часов не видели. Остальное время думай, как организовать производство, читай книги — наши и зарубежные. Честно скажи: читал в последний месяц?
— Начал… Понемногу…
— Понемногу… Не крути! В тридцать два года дряхлым стариком становишься. Скоро не то что молодые инженеры — сталевары тебя по технике обставят. Ты же ничего не сделал, чтобы опыт Аврутина применить на других печах.
— Я советовался с главным инженером.
— Что ты мне главного под нос суешь? Если с одним главным будешь подсчитывать-увязывать, путного не будет. По таким делам и с рабочими советуйся. А сегодня смотри Горнову не мешай. Иди побрейся и обеспечь, чтоб шихту вовремя подавали, чтобы разливочные ковши находились у печей к моменту выпуска.
Алексею совестно было стоять под дверьми, и уйти нельзя — нарком велел показаться перед работой. «А печь? Подходит время принимать… Зайду».
Постучал, услышал «войдите», шагнул в комнату начальника. Серго ответил на приветствие, но продолжал говорить инженеру:
— Вы, мартеновцы, в некотором смысле главная сила рабочего класса. К вам самое бережное отношение. Но если будете дремать, чесаться, а не работать как следует — отшлепаем немилосердно.
Тут Серго обернулся к Алексею, заметил припухлость век.
— Почему не выспался? Нервничал?
— Ничуть. План продумывали со сменным инженером.
— Значит, тяжеловесную?
— Да, товарищ нарком!
Начало смены взбодрило Алексея: задняя стенка печи была хорошо отремонтирована, первым подручным прислали хваткого парня, а сменного инженера освободили от забот по мелочам, и он имел возможность чаще подходить к Алексею. На что занозистым бывал мастер — и того подхлестнуло: состав с шихтой подогнал вовремя. Но совсем обойтись без ругани не мог. Заметив, как круто повело стрелку на приборе подачи топлива, расшумелся:
— Чо фордыбачишь? Свод сожгешь. Сбавь газу!
Спорить Алексей не стал. Поднял заслонку у среднего окна, упросил мастера взглянуть на свод.
— Ежели подгорело — сбавлю.
Мастер и так и этак глядел в печь, но придраться ни к чему не смог — свод оставался без единой сосульки, вовсю грелась шихта. И все же, встретив сменного инженера, не упустил случая себя застраховать:
— Горнов газу неслыханно гонит. Меня не слушает.
— Правильно дает! — зычным голосом отсек инженер, едва достигавший макушкой груди мастера. — Не мешайте Горнову, просил же нарком.
Горновская печь была шестой и находилась как раз посередке между работающими и строящимися мартенами. На седьмой печи каменщики возводили свод, ее будка управления была завершена и служила временной конторкой прораба строительного участка. Несколько раз заходили сюда Серго и директор, обсуждали с прорабом возможности сокращения сроков ввода новых мартенов. Облюбовал Серго прорабскую неспроста — отсюда можно было, не мозоля глаза бригаде Горнова, следить за ее работой и кое-чем незаметно помочь. Постоит Серго у остекленной стенки, повернет лицо, освещенное зарницами плавки, и директор видит, как нарком волнуется.
— Сталевары совершают революцию, да-да, революцию в своем деле! Если Горнов подтвердит, что можно давать двести сорок, за ним пойдут мартеновцы всех большегрузных печей страны. Мы получим миллионы тонн стали дополнительно!
Округлый жест снизу вверх, пальцы рук сгибаются, словно уже держат эту массу сверхплановой стали.
В промежутке между завалкой шихты и заливкой чугуна Серго заметил, что подручные и сталевар зачастили к кадке с водой. Подойдет Алексей, сдерет войлочную шляпу, окунет обгорелую голову по шею, отряхнется и, не вытираясь, обратно к печи. А там, как приблизится к раскрытому окну, печь обдает его горячим дыханием, и вода мгновенно испаряется с поверхности кожи. Людей изматывала жара, а еще пуще — газ, который просачивался с какой-то печи и стал проникать во все щелки. Едва Серго почувствовал его, вышел из прорабской, разыскал мастера:
