С этого времени я по-настоящему включился в поиски членов экипажа. Не хотелось верить, что в живых остался только я один. Надо было искать. И поиски продолжались.
У меня со времени рейда по улицам оккупированного Минска осталась на память от майора его топографическая карта. Всю войну я берег ее. Она обтрепалась, потерлась на сгибах. Но на полях карты остались карандашные надписи, сделанные, видимо, рукою майора: «Оперативн. отдел, 3 этаж», фамилии: «Михайлов, с-на Сошников, л-нт Волков, Пермолов». Что означали эти пометки — фамилии членов экипажа или людей, знавших майора? Это тоже требовало выяснения.
Поиски расширились. В них включились печать, радио и телевидение. Молодежная редакция белорусского телевидения предложила мне выступить перед телезрителями с рассказом о событиях 3 июля 1941 года в Минске. Такая передача состоялась. Материалы о подвиге нашего танкового экипажа напечатали многие белорусские газеты. О них писала центральная печать — газеты «Правда», «Красная звезда», «Советский патриот» и другие. И пошли сотни писем — от ветеранов войны, молодежи, воинов Советской Армии.
Было в письмах и кое-что непосредственно относившееся к рейду танка Т-28. Однажды в редакцию «Красной звезды» пришло письмо из города Камень Алтайского края от Ильи Бажанова, пересланное мне. Бажанов сообщал:
«Пишу вам со слов одного человека, который был участником героического рейда Т-28. Этот человек рассказал мне, что в конце июня 1941 года их часть попала в окружение западнее Минска. Пробирались из окружения группами. В одной группе оказался красноармеец Терещенко Иосиф Андреевич. Они несколько дней ходили по лесам и увидели в лесу советский танк. К этому танку они подошли с большой осторожностью, потому что около танка кто-то возился, а они думали, что фашист. Когда близко подошли, то увидели, что у танка русский солдат. Фамилию его они не знали. Танк назывался Т-28. Этот танкист занимался ремонтом. Все пять или шесть человек сели в танк и уехали в направлении города Минска. Терещенко был пулеметчиком на танке, а командовал офицер по фамилии Гомулко… Т-28 во главе с Гомулко ворвался в Минск, занятый немцами. Весь город был заполнен оккупантами, а этот танк шел по центральной улице, уничтожая все на своем пути. Били по немцам из пушки и пулеметов, давили их гусеницами. Когда доехали до центральной площади, то там танк подбили. Командир приказал спасаться. Терещенко кое-как вылез в люк и упал на землю. Пока немцев не было поблизости, какой-то старик помог ему скрыться. У этого старика Терещенко был больше суток, а потом тайком ушел на восток. Так он остался живым. В настоящее время Терещенко живет и работает в колхозе имени Мичурина Алтайского края».
Когда списались с Терещенко, то выяснилось, что многое в письме Бажанова не соответствовало действительности, что Терещенко хотя и был в тех местах, но не участвовал в рейде Т-28 3 июля 1941 года. Возможно, тот человек, который рассказал Бажанову о подвиге, находился под впечатлением прочитанного в газетах.
Поиск продолжался.
В «Красную звезду» обратился еще один читатель. Он сообщил, что в Богатовском районе Куйбышевской области работает райвоенкомом подполковник В. И. Сошников. «Возможно, это тот старшина Сошников, фамилия которого значится на карте?» — спрашивал читатель.
Связались с Богатовским райвоенкоматом. Ответил сам подполковник Сошников. «Должен огорчить вас, — писал он. — Запись на карте майора относится к кому-то из однофамильцев, Я глубоко сожалею, что не могу помочь в розыске лиц, о которых идет речь. Действительно, я служил там, но не в танковых войсках, и был сержантом, а не старшиной».
О Сошникове получил и я письмо. Ко мне обращались муж и жена Сошниковы из города Шахты Ростовской области, оба инвалиды, слепые. «Нам прочитали статью в „Правде“, — говорилось в письме. — Там сказано, что на карте, оставленной вам майором, была фамилия Сошников. По всей вероятности, это был наш сын. Он служил в танковых частях артиллеристом. Просим прописать, какой его возраст. Наш сын 1921 года рождения, белявый, холостяк». Я ответил, что такого не было в экипаже, что по фамилиям я никого не знаю.
Было и множество других писем. Одно из них переслала следопытам редакция газеты «Правда».
Жена бывшего военнослужащего Михайлова писала, что ее муж перед войной служил в Белоруссии в звании майора. В начале войны он прислал ей одно-единственное письмо. Женщина просила сличить его почерк с надписями на карте.
Вместе с журналистами и следопытами мы снова разложили старую карту и стали сверять почерк присланного женщиной письма с пометками на карте. Начертания букв «к» и «в» как будто совпадали. «Неужели он, наш командир?» — подумал я. Для уточнения отдали письмо и карту специалистам. Те ответили: «Нет, почерки не идентичны». Опять неудача, опять разочарование. Но поиски не прекращались.
Некоторое время спустя мне пришло письмо из совхоза «Асканийский» Херсонской области от Михайловой Раисы Васильевны. В нем говорилось, что ее муж, Михайлов Евгений Яковлевич, 1913 года рождения, был призван в 1940 году, служил в городе Новоград-Волынске танкистом. «Я получила от него всего одно письмо в июле 1941 года, где он писал, что вышли из жестокого боя, и на этом наша переписка прервалась. Лишь в 1944 году из военкомата мне сообщили, что Е. Я. Михайлов числится без вести пропавшим. Напишите, не был ли с вами в танке мой муж?»
А житель Харькова Филипп Иванович Семенов предположил, что Михайлов, фамилия которого значилась на карте, был его зять, Михаил Павлович Михайлов. «Ему в то время, — писал Семенов в письме ко мне, — было 35 лет, русский, уроженец Саратовской области, Татищевского района, член КПСС, служил в танковых частях».
Долгими и безуспешными были поиски, но вот в один из мартовских вечеров 1967 года, сидя у себя дома за столом и разбирая только что полученную почту, я нашел письмо электрика из совхоза «Красный забойщик» Криворожского района Николая Евсеевича Педана.
Он рассказывал, что перед началом войны ему пришлось быть в одной из частей недалеко от Минска. Когда началась война, он вместе с группой курсантов этой части под командованием майора, фамилию которого не помнит, выполнял отдельные задания. Однажды, разыскивая свои учебные боевые машины, они с майором и курсантами встретили в лесу танк. Письмо заканчивалось словами: «Пока все, что я хотел вам описать о себе, а остальное вам известно. С приветом — Николай Педан».
Читал я и перечитывал это письмо. И верилось, и не верилось, что это тот самый Николай, мой побратим по памятному рейду. Ведь столько было ошибок и разочарований в поисках, что я боялся обмануться и на этот раз.
