В музее Мадре, миновав два чудесных зала с росписями Франческо Клементе, яркие краски которых славят жизнь, несмотря на то что именно там выставлены черепа, попадаешь в остальную часть экспозиции, представляющую собой печальную коллекцию смерти на фоне белизны минималистских комнат – особенно это касается произведений Дэмьена Херста.
Подземные черепа и голубые музейные открывают городские пути – в подземелья ада, к вратам преисподней, к люкам в полах домов исторического центра, откуда начинаются ходы в туф, к убежищам времен Второй мировой войны, зачастую устраивавшимся на месте древнеримских рынков или жилищ византийской эпохи.
В восемнадцать лет у меня был аппендицит, меня прооперировали. Произошедшее очень напугало меня. В душе моего отца пробудилось детство, проведенное в квартале Санита, – и, очнувшись, я обнаружила на тумбочке музыкальную шкатулку с черепом и двумя танцующими балеринками.
Отупляющее действие наркоза еще не прошло, но я сочла подарок отвратительным. Тем не менее он до сих пор где-то у меня хранится.
* * *
В огромном подземелье Неаполя шевелятся длинные черви, как уже много веков или десятилетий это происходит во всех самых крупных городах мира. Кишечные черви города – это поезда, пожирающие его изнутри и разносящие на периферию тела его микроорганизмы.
Две городские линии электропоездов – это Кумана, о которой я уже упоминала, поезда ее перевозят людей на работу с окраин к центру (кровяные тельца, вирусы, макрофаги, сумасшедшие молекулы) и Чиркумвезувиана, соединяющая Неаполь с населенными пунктами, рассыпанными вокруг вулкана.
На Чиркумвезувиане всегда полно народу: люди облепляют желтую ветку, словно птицы дерево с тонким стволом. На станции “Площадь Гарибальди” пассажиры всегда сидят на краешках скамеек, готовые в любой момент вскочить, проскользнуть в вагон, шмыгнуть туда первым – может, даже не в тот поезд, лишь бы быть первым, лишь бы не слушать ветер, улюлюкающий в пустынной темнице станции. По ней передвигаются студенты, живущие далеко от университета и болтающиеся между Костьерой и Неаполем, старики, приезжающие в город, чтобы лечиться и проходить обследования, учителя, чьи школы расположены далеко от дома, попрошайки, иностранцы, работающие на различных площадях города, разнорабочие, полицейские…
Но вот толпа рассеивается, сидячие места обнаруживаются даже в час пик, дышится легче. Чтобы добраться до Эрколано-Мильо-д’Оро, можно выбирать между двумя линиями, в определенные промежутки времени поезда следуют один за другим. А вот на ветке до Нолы-Байано часто случаются большие перерывы в расписании.
Иногда между поездами появляется время поговорить – даже если вы находитесь на разных платформах. Вот девушка в джинсах с зеленой каймой, рядом с ней прилегла красивая немецкая овчарка. Все пассажиры, спешащие к расписанию, – дисплей видно с расстояния мили, но надо же занять себя чем-нибудь, чтобы не стоять на месте, чтоб не мерзнуть, из опасения, что кто-нибудь сунет руку в сумку или рюкзак, вытащит кошелек или сотовый, – останавливаются рядом с собакой и гладят ее, спрашивают, сколько ей лет, как ее зовут. Девушка улыбается, потом на противоположной платформе замечает свою подругу. И начинается разговор. Громко. Все слушают. Хозяйка овчарки сообщает, что собака накануне кого-то там узнала и рванула за ним вслед в кондитерскую.
– А я снова меняю работу, – отвечает ей приятельница.
– А этот тебя бросил?
– Да, такой вот засранец.
Бранное слово отчетливо слышно, потому что до сих пор девушки почти кричали, а теперь она попыталась произнести ругательство вполголоса, но результат оказался противоположным, даже эхо возникло. Все происходит так, словно они находятся на разных берегах реки или на границе между двумя странами: здесь у нас вот такие дела, а у вас там? Они продолжают беседовать, и тут мимо пробегает мышь – толпа, до сих пор молча слушавшая диалог, заметно оживляется. Мышь семенит по платформе – маленькая и весьма напуганная. Но шум вокруг нее огромен, как волна. Даже китайцы, дремавшие стоя, прислонившись к лавкам или просто так, встряхиваются. Потом прибывает поезд на Поджомарино, тот, что должен был прийти в 14.26 – раньше расписания. Вагоны почти всегда переполнены уже с самой первой станции. Однако сидячие места еще остались. И единая до сего момента толпа разделяется, садится секторами: синьоры в бесформенных туфлях, с крашеными волосами, студентки с книжками или с пачками ксерокопий и маркерами, молодые люди, одетые в темное, с бесплатными газетами в руках, читающие рекламные объявления, мамаши с детьми. Дети сидят у них на руках или рядом и хнычут: “Жарко!”, но каждый раз, как открываются двери вагона, раздается сакраментальное: “Холодно! Застегнись!” В вагон входят музыканты. Прежде это были одиночки, теперь здесь прямо-таки бродячие ансамбли. Настоящий хит-парад стилей, направлений, возрастов. Вот группа помоложе: все мальчики, от двенадцати до шестнадцати лет, но у них взрослые глаза и старческая линия рта. Юноши экипированы как нельзя лучше: у одного бандонеон, у другого – аккордеон, в обязанности третьего входит лишь транспортировка тележки с усилителем. Это остов тележки для покупок, из тех, что старушки таскают с собой в супермаркетах, с желтой или зеленой тканевой сумкой, но тут сумки нет, осталась только решетка и добавились провода и ящики разных размеров, а еще что-то вроде амортизатора, чтобы из-за покачиваний поезда механизм не давал сбоев и ящики усиливали звук без искажения. В репертуаре есть нечто цыганское, но преобладают неаполитанские песни.
Просьба о вознаграждении в конце представления произносится быстро, четко, при этом ребята улыбаются с вызовом. Люди отодвигаются, некоторые платят. Другая группа – старики, сбором денег у них занимается женщина, стройная, с высокой прической, совсем не такая, как все те бабы в платках, толстые, беззубые и вонючие, которыми обычно набит поезд. Все мужчины из этого ансамбля в шляпах, под конец они добиваются благосклонности публики; репертуар – полностью неаполитанский, причем довольно редкий: иной раз звучит “Кармела”, а не только “О соле мио”. Тележка с усилителями – это настоящий “Феррари” по сравнению с той, какую тащили за собой мальчишки. По завершении выступления женщина протягивает пассажирам перевернутый барабан, и туда падает несколько евро.
Чтобы их не выгнали из поезда, музыканты всегда используют одну и ту же тактику: обработав один вагон, они останавливаются в промежутках между сиденьями, обирают разместившихся на них пассажиров и на следующей станции переходят в другой вагон. Иногда, когда едешь куда-нибудь с возвратом в тот же день, встречаешь там одну из двух групп, проделавшую путь до Сорренто или Поджомарино и возвращающуюся по тому же маршруту в обратную сторону, только в другом поезде. Сегодня музыкальное сопровождение сталкивается с блюстителями закона: в поезде – охранник, и один из музыкантов проворно выходит из вагона, в Санта-Мария-дель-Поццо, даже не начав играть. Люди, в отсутствие музыки, сидят тихо, наблюдая друг за другом, за теми, кто находится на соседних сиденьях, подслушивая разговоры по сотовому.
