Издательство Генри Колберна должно было опубликовать отчет об экспедиции: первый том о прошлом плавании «Бигля», второй — о новом, их готовит Фицрой; четвертый том — сборник документов, а третий напишет Дарвин. Гонорар полагался только Фицрою. Совещались с Фицроем, кто о чем будет писать, запутались, поругались. 7 декабря Чарлз в раздражении сообщал Каролине, что все отменяется и он ничего, кроме «геологии», писать не будет. Дарвины и Веджвуды умоляли не валять дурака, но он был непреклонен. Уехал в Кембридж, снял квартиру на Фицуильям-стрит, 22, сел писать статью о поднятии побережья Чили, вечерами сидел у Генсло. 30 декабря пришло письмо от Фицроя: вспыльчивый, но благородный капитан сообщал Чарлзу, что тот волен делать свою часть работы как хочет и что доход будет поделен на три части: им двоим и капитану Кингу, командовавшему «Биглем» в первую экспедицию. Чарлз озаглавил свой том «Дневник и заметки» (Journal and Remarks) — это первый вариант книги, известной как «Путешествие натуралиста вокруг света на корабле "Бигль"». 4 января 1837 года он впервые выступил публично: прочел доклад о Чили в Геологическом обществе. Нервничал, заикался, но все прошло нормально, ходил «распуша хвост как павлин». В тот же день выступил в Зоологическом обществе, представляя трофеи: 80 млекопитающих и 450 птиц.
Но то, что он услышал в Лондоне, было важнее того, что он сказал. Гулд, изучавший его птиц, заметил, что галапагосские родственны южноамериканским (под «родством» подразумевалось не генетическое родство, а сходство строения и функций, позволяющее относить объекты к одному виду или семейству, как «родственны» серебряная и пластмассовая вилки), а главное, утверждал, что пересмешники с разных островов — не одна и та же птичка, а отдельные виды, то же и вьюрки, на которых Дарвин не обратил внимания. (Теперь эти вьюрки называются дарвиновыми.) Оуэн обнаружил, что ископаемые звери «родственны» (в том же смысле) ныне живущим, и направил доклад в Геологическое общество; причин вымирания не объяснял, сказал, что время прошло, вот и вымерли. Чарлз же вернулся в Кембридж, где 27 февраля в Философском обществе прочел доклад о загадочном оплавленном песке в Мальдонадо — это сделали молнии. Хотел жить в Кембридже, но не получалось, из Лондона все время дергали; 6 марта переехал в столицу. Эразм нашел ему квартиру на Грейт-Мальборо-стрит, 36. Пять комнат, одна ему, одна Ковингтону, три под экспонаты (значительную часть их не удалось пристроить). Перевез туда ручных черепах, до сих пор живших у Эразма. Ходил по гостям: к Лайелю, к Оуэну (все еще дружелюбному). 14 марта узнал от Гулда, что открыл новый вид страуса, доложил о нем (получившем имя «нанду Дарвина») в Зоологическое общество. Со страуса и начинаются знаменитые заметки в Красной книжке, сделанные в марте 1837 года.
Обычный нанду большой, нанду Дарвина — маленький. Обычный живет на территории от севера Бразилии до центра Аргентины, дарвиновский — на юге Аргентины. Из-за разницы в размерах их сочли двумя разными видами. Ничего особенного в том, что новый вид похож на ранее известный, ученый мир не видел: просто все радовались, когда открывали какую-нибудь новинку, доказывавшую богатство Божьей фантазии или (неортодоксальный взгляд) ее мощь, даровавшую «животному вообще» возможность немножко измениться под действием климата. Дарвину идея «страуса вообще» сразу показалась дурацкой, и он ее не рассматривал. Итак, дедукция: Творец создал все живые и вымершие разновидности животных, два страуса различаются и живут в разных местах, значит, так их создали. Само по себе это умозаключение сомнений не вызывало. Но были и другие соображения.
В Южной Америке живет зверь с большими печальными глазами — гуанако (вид верблюда). Чарлз его видел. Видел и кости животного, которое давно вымерло, и зоологи подтвердили, что это тоже гуанако, только другой. Почему новый гуанако, которого Создатель сделал вместо вымершего, отличается от первого? И почему он опять сотворил гуанако, а не что-то иное? Сходство ископаемых и современных животных можно объяснить недостатком у Творца фантазии, различия — забывчивостью. Но это оскорбительно. Неполное сходство лам и страусов должно объясняться какой-то причиной. «Одна и та же связь между обычным страусом и малым, вымершим гуанако и современным…» А почему тот, первый, гуанако вымер? Зоологи к тому времени в потоп уже не верили, считая, что животные вымирают «просто так» или из-за внешних причин: холода, голода, конкуренции. Лайель видел причину в «неприспособленности», это была ересь — Творец каждого создал приспособленным к своему месту, — но Лайель оговаривался, что обстоятельства могли измениться и тот, кто некогда был приспособлен идеально, с переменами не справился.
Допустим, большой страус пришел на территорию маленького, большой лучше приспособлен или просто сильнее, малому остается либо вымереть, либо превратиться в большого, причем одним махом: «Если вид изменяется в другой, это должно происходить посредством сальтации (скачка) — или вид может погибнуть». Записи кратки, обрывочны, не ясно, как Дарвин представлял «изменение одного вида в другой». Взрослый маленький страус стал расти, и дети его родились большими? И что такое «скачок» — одно поколение или несколько? И почему не все маленькие страусы «изменились» в больших?
По такой логике древний гуанако, некогда созданный Творцом приспособленным к среде, мог бы, когда что-то начало ему мешать, «измениться в другой вид», но не сумел и вымер. Но тут Чарлз склонялся к точке зрения Оуэна: ничто гуанако не беспокоило, вымер просто потому, что старый был. «Мне нравится мысль, что животные сотворены на определенные сроки; они вымирают не вследствие изменения обстоятельств». «Собаки, кошки, лошади, козы, ослы — все одичали и успешно размножаются. Это показывает, что сотворение не связано только с приспособленностью животных. Также и вымирание может от этого не зависеть». Здесь он был ортодоксальнее Лайеля.
А почему островные животные похожи на материковых? Они же не могли забрести друг к другу, как большой страус к маленькому. «О сотворении особой растительности: если растительность может быть заново сотворена для таких ничтожных точек [островов], это не более удивительно, чем сотворение заново для больших областей, — Австралия… И все же заново созданные формы испытывают распространяющееся влияние соседнего материка. Словно сотворение форм в определенной области имеет особый характер». Пока его рассуждения были хаотичны и он задал лишь один правильный вопрос: «Следует ли искать общего предка?» (для двух страусов), но ничего не ответил. Неизвестно, делился ли он с кем-нибудь этими мыслями. Может быть, с Эразмом.
