- Тот, кто сомневается в победе социализма в советской России, тот не верит в революционные силы немецкого рабочего класса и является врагом рабочих Германии!
Зал поддержал его громкими аплодисментами.
И вдруг опять наступила полная тишина, будто выключили звук - в дверях, тяжело дыша, стоял невысокий рябой парень, Езеф Беринг.
- Я с почты... - Езеф никак не мог отдышаться.- Только что передали по телеграфу. Их убили... Сегодня ночью в Берлине убили Карла Либкнехта и Розу Люксембург...
Единый порыв поднял зал. Многие повернули головы к Тельману, будто он знал что-то, мог объяснить, может быть, сказать, что это ошибка.
- Нет ли у кого-нибудь... - Голос Тельмана прервался. - У кого есть вчерашний номер «Роте фане»?[13]
Кто-то достал из кармана сложенную вчетверо газету. Эрнст знал: в этом номере напечатаны небольшие статьи Карла Либкнехта и Розы Люксембург о современном политическом положении в стране.
«Значит, их последнее слово, - подумал он. - Последнее обращение к нам...» Тельман развернул газету.
- Слушайте нашу Розу! - Голос его звучал глухо, но твердо. Он читал: - «Ура! Порядок царит в Берлине! Тупые палачи! Ваш порядок построен на песке. Революция воспрянет уже завтра и, к вашему ужасу, воскликнет трубным голосом: «Я была, я есть, я буду!» - В зале царила напряженная тишина, - А вот что завещает нам Карл Либкнехт: «Мы не бежали, мы не разбиты, и даже если вы закуете нас в кандалы - мы останемся на месте. - Голос Тельмана окреп. - Победа останется за нами. Ибо «Спартак» -это огонь и дух, душа и сердце, воля и действие пролетарской революции! «Спартак» - это счастье и боевая решимость классово сознательного пролетариата... «Спартак» - это социализм и мировая революция. Будем мы тогда живы или нет, но наша программа будет жить. Она воцарится в мире освобожденного человечества. Несмотря ни на что!»
Эрнст Тельман опустил газету.
- Несмотря ни на что! - крикнул он. - Так будет!
- Так будет! - сорвался молодой голос.
- Так будет!.. - эхом повторили десятки голосов.
- Смерть убийцам!
- Смерть!
И этот клич уже выплеснулся на улицы Гамбурга.
* * *
...«А что я оставляю рабочей Германии? - подумал Тельман, открывая глаза. Гиринг стоял перед ним, покачиваясь с пяток на носки. - Какие мои последние слова напечатает подпольная «Роте фане»?»
- Что же, Тельман, приступим. Задаю первый вопрос...
И в это время в комнату без стука ворвался молодой белобрысый гестаповец, что-то шепнул на ухо Гирингу. Засуетились остальные.
- В камеру! Быстро!
Эрнст Тельман не успел опомниться: грубо и сильно его сорвали с табурета; двое гестаповцев, вцепившись в руки, побежали с ним по коридору к лифту.
Не прошло и минуты - он был опять в своей камере.
«Что случилось?..»
За дверью в коридоре слышались приглушенные голоса, беготня. Потом все стихло.
Вдруг зазвучали грузные шаги, все громче, все ближе.
Несколько человек остановилось у двери.
- Открывайте!
В дверном проеме стоял... - уж не галлюцинация ли? - Герман Геринг, министр, президент фашистского рейха, собственной персоной[14]. Грузен, розов, самоуверен. За его широкой спиной маячил долговязый Дильс - начальник управления гестапо.
Однако, увидев узника со следами жестоких побоев на лице, Геринг на мгновение растерялся...
- Тельман, это вы? - воскликнул он.
- Это я. - Эрнст поднялся с топчана, поморщившись от боли во всем теле. - И я заявляю вам решительный протест. - Тельман сорвал с себя рубашку - все тело было в кровоподтеках, в сине-желтых припухлостях. - Так ведут допрос ваши костоломы! - Голос Тельмана дрожал от негодования. - Знайте! Скрыть вам это беззаконие от общественного мнения не удастся!
Геринг ничего не ответил, отступил назад, дверь закрылась.
И Эрнст услышал, как там, в коридоре, фашистский лидер крикнул в ярости:
- Кто из следователей ведет дело Тельмана?
- Председатель земельного суда Брауне, - ответил Дильс.
- Этот кретин? - загремел Геринг.- Он не может вести дело Тельмана! Ни при каких обстоятельствах! Все вы безмозглые кретины!
Опять топот ног по коридору, удаляющиеся голоса. у все смолкло.
Но ненадолго.
Не прошло и получаса, как дверь снова открылась. Два незнакомых гестаповца вывели Тельмана из камеры. ... - Куда? - спросил он.
- Не разговаривать! - рявкнул в ответ один из его конвоиров. ,
...Лифт поднялся на третий этаж.
Эрнста Тельмана ввели в большой кабинет с четырьмя окнами. Над письменным столом висел портрет Гитлера. С дивана поднялся Дильс, и Тельман обратил внимание на бледность его лица; левый глаз подергивал тик.
- Вы сами во всем виноваты! - закричал начальник управления гестапо. - Ваш идиотский отказ давать показания вынуждает нас...
Дильс не договорил - в кабинет вошел Геринг. Шумно дыша и вытирая платком вспотевшее лицо, прошелся по кабинету. С размаху плюхнулся в кресло, сказал:
- Садитесь, Тельман, дружище!
Эрнст тоже сел в кресло. И теперь низкий столик с пепельницей из розового мрамора разделял их.
Герман Геринг пристально, не отрываясь, смотрел на Тельмана. Что-то тяжелое, свинцовое было в его взгляде.
- Я все выяснил, - нарушил молчание Геринг. - Я только что разговаривал с людьми, которые допрашивали, вас. - Была сделана внушительная пауза. - Они в один голос утверждают: вы категорически отказались давать показания чиновникам, одетым в военную форму. Вы сами спровоцировали их...
- Это ложь! - спокойно перебил Тельман.
- Что именно ложь? - спросил Геринг, явно подавив гнев.
Эрнст Тельман поднялся с кресла и, глядя в ненавистное толстое лицо, сказал спокойно и твердо:
- Господин министр-президент, я делаю вам официальное заявление. Во-первых. Сказанное вам теми, кто присутствовал при моем допросе, продолжавшемся четыре с половиной часа и сопровождавшемся истязаниями, будто я категорически отказался давать показания чиновникам в военной форме, не соответствует действительности. Только один из них, а именно Гиринг, почти ваш однофамилец, - не удержался Эрнст, - был в военной форме. Это и есть ложь. Во-вторых. Я требую, чтобы из этого ада меня немедленно перевели обратно в Моабит. И не сомневайтесь, господа, все, что здесь со мной происходит, очень скоро станет известно в Германии. И не только в Германии,
Геринг и Дильс переглянулись.
Молчание затянулось.
- Хорошо, - сказал наконец Геринг, глядя в стол. - Я согласен принять это ваше заявление.
Дильс нажал кнопку, утопленную в боковой поверхности письменного стола.
Вошли два гестаповца.
- В камеру.