- А мы сейчас проверим. - Эрнст поднял с земли плоский камешек, размахнулся и пустил его вдоль лунного половика. Камень долго прыгал и не тонул...
Роза смеялась.
- Ну теперь ты убедился? Она и вправду твердая! А я что говорила?
- Какой же ты еще ребенок, - Эрнст погладил ее по руке и поцеловал.
К столику подошла девочка с двумя корзинами цветов: в одной были гвоздики, в другой - розы, - Выбирай, - улыбаясь, сказал Эрнст.
- Выбираю белые гвоздики.
- Роза... - Несколько мгновений он не мог говорить от волнения. - Я предлагаю тебе руку и сердце. Будь моей женой.
- Эрнст Иоганн Тельман, я принимаю твои руку и сердце. И клянусь: я буду тебе верной женой до последнего мгновения своей жизни...
Началась первая мировая война.
Двенадцатого января 1915 года Эрнст Тельман получил мобилизационный листок, а утром четырнадцатого уже стоял на перроне гамбургского железнодорожного вокзала. Вокзал был переполнен. Среди сплошной светло-зеленой массы солдатских шинелей мелькали разноцветные женские пальто и шубки. Громкий говор, смех и плач невидимо переплетались в морозном воздухе. Стоявший наготове паровоз пускал тугие струи пара. Пар ветром относило на платформу, и здесь он смешивался с сигаретным дымом, с людским дыханием, с запахами дальней дороги, разлуки и беды - всем, чем извечно пахнут вокзалы военного времени.
- Петер, Петер, где же ты? - в отчаянии звал девичий голос.
И рядом звучала тихая, сквозь слезы, мольба:
- Пиши, сынок. Не забывай мать.
И куражился рослый молодой солдат с оловянными от хмеля глазами:
- Да мы этих лягушатников в три дня до самого ихнего Парижа... и даже за Париж загоним!
Накануне отъезда Эрнста в армию они с Розой зарегистрировали свой брак в штандесамте[12].
Держа в ладонях руку мужа, Роза прижимала ее к груди, словно младенца, и крепилась изо всех сил, чтобы не заплакать. Эрнст это видел и понимал: она хочет остаться в его памяти веселой и неунывающей. Но в ее серых глазах затаились тоска и боль. А зрачки будто собраны из прозрачных кристалликов, каждый из которых излучает тревожный свет.
В голове эшелона оркестр заиграл марш. Его фальшиво-бодрые звуки всколыхнули толпу. Над перроном раздался чей-то истерический крик:
- Не пущу-у-у! Роза коснулась губами русых усов мужа:
- Ой, кактус! - И шепнула в самое ухо: - Если бы ты знал, как я буду ждать тебя, милый мой Тедди!..
* * *
Роза оповестила партию о том, что произошло с Тельманом в гестаповском застенке. Он верил: товарищи не бездействуют. Но как невыносимо в этой камере!.. Особенно ночами.
На девятый день пребывания в штаб-квартире гестапо, 17 января 1934 года, Эрнста Тельмана привели в ту же комнату, где его «допрашивали» первый раз.
На спине и голове еще кровоточили раны, все лицо было опухшее, отечное. Постоянно сочилась кровь из десен.
На этот раз на допросе присутствовали четверо, и среди них Гиринг, в своей неизменной черной форме. Одного из гестаповцев, пожилого, полного, с одышкой, Эрнст видел впервые.
Его снова посадили на табурет у стены. И Эрнст Тельман, собрав в кулак всю свою волю, приготовился...
- Господин Тельман, - заговорил пожилой гестаповец в штатском, оперевшись спиной о подоконник. - Вы напрасно упорствуете в даче показаний. - «Надо же! - изумился Эрнст. - «Господин», да еще на «вы»...» - Если вы патриот Германии, то должны понимать: преступно раскалывать немецкую нацию сейчас, когда мы стоим на пороге великих событий, когда вашим соотечественникам предстоит с оружием в руках отстаивать свое право на мировое пространство...
«Вот оно что! - пронеслось в его сознании. - Десять дней я не имею газет. Стало быть, вы уже развернули кампанию по подготовке общественного мнения к войне. Обработка умов началась. Быстро выбран курс, ничего не скажешь. Впрочем, это было ясно с самого начала...»
- А вы, коммунисты, толкаете Германию в объятия большевистской России, - шелестел ровный голос, - нашего заклятого врага. Словом, так! Мы даем вам еще день. Вы обязаны ответить на все вопросы следствия! На все, подчеркиваю. Это в ваших же интересах.
...К лифту его вел Гиринг.
- Знай, собака, - тихо сказал он Тельману, - послезавтра мы с тобой будем разговаривать без этого размазни...
Но Эрнст почти не обратил внимания на угрозу. Мысли его были сосредоточены на одном: «Да, они готовятся. Неужели они развяжут новую бойню? О, будь проклята война!..»
Над ничейной полосой вставали уродливые черные фигуры, сотворенные из дыма и вывороченной земли Они походили на исполинских мертвецов в день Страшного суда. Это работала дальнобойная французская артиллерия.
«Вот они, большие драконы войны, о которых взахлеб писал Ницше, - подумал Эрнст. - А есть еще подводные лодки, они пускают на дно корабли с детьми и женщинами. Есть ядовитые газы, разрывающие легкие в клочья. Есть пожары, голод и насилие. И таких ли еще драконов дождется человечество, если вместо разума будут торжествовать злоба и зоологическая ненависть к другим народам...».
Эрнст прислонил винтовку к брустверу, поправил на голове стальной шлем и огляделся. Слева траншея завалена взрывом, и на ее гребне лежит человеческая рука, оторванная по локоть. Справа за бугорком валяется убитая батарейная лошадь. Ее удивленно распахнутый глаз уставился в синеву июльского неба. А. возле оскаленных лошадиных зубов торчит полевой колокольчик, такой же светло-синий, как небо.
Когда, набегает ветер с тухлым запахом взрывчатки, колокольчик начинает качаться, а лошадь словно пытается сорвать цветок. Странно: кажется, будто колокольчик звенит под ветром.
«Это у меня в голове, - понял Эрнст. - Все-таки слегка контузило. Вот поэтому я и не слышу, как жужжат мухи над трупом лошади».
Он достал из кармана жестяную сигаретницу и закурил. За ближним поворотом траншеи мелькнула голова Ганса Эберта. Он подошел и остановился рядом, с головы до пят перемазанный рыжей глиной.
- Ты чего раскурился? Иди поешь, а то ничего не достанется. - Ганс говорил очень громко, как и все артиллеристы после боя.
- Жара, не хочется, - отказался Эрнст.
- Ну, тогда и мне дай сигарету, табак надоел. - Сделав несколько затяжек, Ганс с усмешкой сказал: - д ты, видно, пирогами сыт. Снова из дома прислали?
- Прислали, не забывают, - в тон ему ответил Эрнст. - Разве на солдатском пайке проживешь?
- Это правильно. А с чем пироги были?
- Сейчас покажу. - Из нагрудного кармана мундира Эрнст вынул сложенный вчетверо листок и протянул товарищу. Перекатывая во рту сигарету, тот молча стал читать. Эрнст ждал.
