После завтрака Черчилль, его адъютант и Гарриман ушли; вскоре прибыл генерал Эйзенхауэр. За последнее время я встречался с ним один или два раза и знал, что он был болен; но сегодня он выглядел лучше. До прихода к нам он позавтракал с Маршаллом и Кингом и, придя, сразу приступил к докладу о ходе войны в Африке. Отец слушал его с интересом. Эйзенхауэр рассказывал о трудностях снабжения при наличии лишь одной одноколейной (и притом не слишком современной) железной дороги, идущей вдоль побережья. Шоссейные дороги также мало облегчали положение.
- Какие-нибудь осложнения со стороны нацистских агентов? Не ощущается ли угроза со стороны Испанского Марокко? - спросил отец.
- Мы следим за ними, сэр. Они еще ничего не пытались сделать и, как мне кажется, вряд ли будут пытаться.
- Вас, вероятно, беспокоит немало политических проблем, - заметил отец. Генерал только улыбнулся в ответ. Хоть он этого и не сказал, но у него на лице было написано: "У меня от них болит голова". Далее он рассказал о сопротивлении, с которым нашим войскам приходилось сталкиваться на участках Гафзы и Тебессы. В те дни мы еще только начинали учиться воевать, а противник сопротивлялся ожесточенно.
- Трудно приходится, насколько я понимаю, - сказал отец, выслушав Эйзенхауэра.
- Да, сэр. Тяжелая работа.
- Так как же будет? Каковы ваши расчеты?
- Простите, я не понимаю.
- Сколько времени вам нужно, чтобы покончить с этим делом?
- Разрешите мне одно "если", сэр.
Отец рассмеялся.
- Если погода будет мало-мальски сносной, к концу весны мы их всех загоним в мешок или сбросим в море.
- Что означает "конец весны" - июнь?
- Возможно, еще к середине мая. Июнь - это крайний срок.
Такие темпы показались мне необычайно быстрыми. Отец, видимо, тоже был доволен.
Часов в пять зашел на несколько минут вкрадчивый, учтивый Мэрфи. Эйзенхауэр и отец обсуждали с ним только один вопрос - политику в отношении Франции. Мэрфи стремился убедить отца в достоинствах Жиро, в том, что он очень способный администратор и вообще идеальная для американцев кандидатура. Несколько минут я присутствовал при разговоре, а потом отец кивком головы разрешил мне удалиться, и я ушел.
Объединенный совет начальников штабов должен был представить премьер-министру и отцу доклад о результатах своих совещаний, состоявшихся после завтрака; поэтому я направился к парадной двери, чтобы встретить членов Совета. Черчилль явился на несколько минут раньше назначенного срока, ведя за собой трех английских офицеров; он хотел представить их отцу до совещания, назначенного на 5.30. Я провел их к отцу. Это были генерал Александер, главный маршал авиации сэр Артур Теддер и генерал сэр Гастингс Исмэй из министерства обороны. Теперь, точно так же, как и в Арджентии, на каждого из наших штабных офицеров приходилось чуть ли не по два английских советника.
Генерал Александер прилетел прямо из своего штаба в Западной пустыне{5}, где он руководил операциями по преследованию Африканского корпуса Роммеля. У англичан он был, пожалуй, самым одаренным из командующих. Одетый в полевую форму, небритый, загорелый и усталый, он выглядел как суровый целеустремленный воин. Кратко, но содержательно он рассказал об ударах английского молота, которые гнали гитлеровцев к американской наковальне, поджидавшей их в центральной части Северной Африки.
Воспользовавшись моментом, когда внимание отца было чем-то отвлечено, я шепнул ему на ухо:
- Папа, насколько я понимаю, на этих штабных совещаниях на каждого английского офицера должен приходиться соответствующий американский офицер?
- Да.
- Они привезли Теддера. Почему же здесь нет Спаатса?
- А ведь верно - почему? Пойди разыщи Хэпа Арнольда и попроси его возможно скорей вызвать сюда Спаатса, если только он может отлучиться с фронта.
Мой начальник "Туи" Спаатс прилетел спустя день или два и участвовал в последующих штабных совещаниях. Чтобы дать представление о том, как были организованы эти совещания, достаточно сказать, что среди участников совещания Объединенного совета начальников штабов, вызванных в тот день для доклада Черчиллю и отцу, было девять англичан и только пять американцев. Возможно, конечно, что наши начальники говорили вдвое больше. Не знаю - я не присутствовал на этом совещании.
После полуторачасовой беседы с Объединенным советом начальников штабов отцу пришлось заниматься делами еще полчаса, так как к нему пришли Аверелл Гарриман и английский министр транспорта военного времени лорд Лезерс. Это был один из тех визитов, на которые по плану отводилось "всего пять минут"; фактически он растянулся на тридцать пять.
Наконец, отец получил возможность выпить "старомодный" коктейль, который я ему приготовил.
- Как раз то, что мне нужно, - заметил он, удобно располагаясь на диване.
- Все идет хорошо?
- Как будто, как будто, - сказал он, улыбаясь какому-то воспоминанию.
- Что такое?
- На сегодняшнем совещании англичане подняли вопрос о Бирме.
Отец не спеша прихлебывал свой коктейль.
- Знаешь, Эллиот, нам и так не легко убеждать адмирала Кинга в необходимости перебросить какое-то количество тоннажа и десантных судов на атлантические театры - основные театры войны. Так вот, представь себе, как он отнесся к разговорам о Бирме. Он блестящий поборник интересов флота. "Войны выигрывает только флот. Поэтому планы флота - это лучшие планы; единственный морской театр - это тихоокеанский театр, и поэтому он должен быть главным театром". - Отец рассмеялся. - Он рассуждает не совсем так, но очень похоже.
- Папа, - сказал я.
- Да?
- У меня есть сюрприз для тебя. Он прибыл сегодня.
В комнату вошел мой брат Франклин. Произошла радостная встреча. Франклин служил офицером на эсминце "Мэйрант", участвовавшем в штурме Касабланки. Ему очень хотелось рассказать об этом, а нам было интересно послушать его. Вместе с нами рассказ Франклина слушали Маршалл и Эйзенхауэр, которые через несколько минут пришли к нам на обед. Разговоры о боях, об участии во вторжении и в последующих боевых действиях - тут мне тоже удалось вставить словечко - вызвали у отца чувство зависти, и он вспомнил, что во время прошлой войны он тоже побывал на фронте в качестве заместителя морского министра.
- Я и теперь поеду на фронт.
Маршалл и Эйзенхауэр переглянулись и продолжали есть.
- Ну, - настаивал отец, - что же вы молчите?
- Может быть, молчание - знак согласия? - вмешался мой брат.
Маршалл бросил на него свирепый взгляд, и Франклин скромно поджал губы.
- Это невозможно, сэр, - сказал генерал Эйзенхауэр.
- Совершенно исключено, - подтвердил генерал Маршалл.
