— А ты не боишься, старый шут, что в один прекрасный день твоя собственная жена устроит тебе такое же представление? — сказала Евдокия.
— Моя жена?
Несмотря на то, что Ирина никогда не давала серьезного повода к ревности, Никифор в эту минуту страшно испугался, так что даже мысль о барыше выскочила у него из головы. Едва сдерживая дрожь, Никифор, сказал:
— Хорошо! Ты просишь у меня взаймы сотню?
— Или две сотни, — небрежно прибавил Дромунд.
Никифор не стал спорить, и отвечал:
— Так! Но я ставлю одно условие.
— Скажи, какое?
— Я хочу, чтоб эта незнакомка на минуту открыла свое лицо, — сказал Никифор, протягивая руку, чтоб сорвать покрывало с Ирины.
Но Дромунд с такою силой отшвырнул его, что он ударился о стену.
— Я, во что бы то ни стало, узнаю, кто эта распутница, взявшая тебя в любовники! — сказал разъяренный Никифор.
Испуганная Ирина, покидая таверну, едва успела заметить, что Никифор, бросился на Дромунда. И тот задушил бы Никифора, если б товарищи не высвободили последнего из тисков норманна. Они хохотали и кричали:
— Ура, Никифор! В атаку на Дромунда! Вот храбрый ростовщик! Покачаем его на щите. Ура, ура, Никифор!
И, перевернув большой щит, они бросили на него Никифора. Не обращая внимания на крики и мольбы своей жертвы, норманны подбрасывали его до потолка таверны.
Барахтаясь, с выпученными глазами, взбешенный от злобы, Никифор все еще искал Дромунда с его таинственной спутницей. Но их уже не было. Тогда Никифор гневно взглянул на Евдокию, которая танцевала, чествуя его шутовской триумф.
При выходе из таверны, она обернулась и игриво сказала ему:
— Будь скромен, Никифор! Честь — самое дорогое сокровище для купца, так же как и для женщины.
XXVI
Перепуганная насмерть Ирина, поспешно бежала по темным улицам, и когда Дромунд настиг и остановил ее, то долго еще вырывалась из его рук.
Наконец, увидав, что ее отчаяние приводит его в ярость, она покорилась. Дромунд был человек настолько горячий, что способен был возвратиться назад и убить Никифора, как некогда убил Ангуля.
Неспособная к уловкам, Ирина не могла долго переносить затруднений, в которые вводила ее эта связь; она не сомневалась, что их встречи неминуемо должны окончиться, и только желала, чтобы время разлуки наступило не так скоро. Сердце Ирины готово было разорваться от горя, когда, подходя к саду ее дворца, Дромунд простился с ней, решив возвратиться в Кабалларий.
Напрасно всю ночь Ирина в слезах обращалась с наивной мольбой к Богу о ниспослании ей спокойствия для того, чтобы перенести первую минуту встречи со своим супругом. Высказывая, в порыве отчаяния, такие желания, противоречившие всякой святости, она была, однако же, настолько искренна, чтобы не обещать, в знак благодарности за поддержку, принести в жертву свою любовь. Грех был для нее еще слишком мил, чтоб от него отказаться.
Заря застала Ирину коленопреклоненной в своей молельне.
Но прошел день, а Никифор не появлялся; прошла еще ночь, и еще день, и так целая неделя.
Он укрылся на одной вилле на левом берегу, которая примыкала к загородному дворцу. Поселившись там, чтоб переждать пока исчезнут следы побоев с его лица, он страшно мучился мыслью, что Ирина узнает обо всем с ним случившемся. К тому же он слышал, что Фока жаловался на испорченный провиант, которым снабжали его армию; при этом Никифор, конечно, не сомневался, что Хорина не пощадит его, если император настоит на отыскании виновного. Он знал, что и общественное мнение обрадуется его несчастию. Поэтому придумывал уловку, с помощью которой можно бы было отвлечь внимание от совершенного им мошенничества при поставке хлеба.
Обуреваемый беспокойством он находил даже некоторое удовольствие в измене жены. Он узнал, что Дромунд встречался с Ириной во дворце Евдокии.
Затруднение, в котором они очутились, благодаря громадному долгу, сделанному на устройство триумфальной колесницы, заставляло их поступать неосторожно. Их тайна была в руках ростовщика, который конечно не пощадит и непременно потребует полной уплаты своей ссуды.
Ожидание этого момента было приятно Никифору. Скандал, который произойдет при обнаружении проступка Ирины, слывшей такой благоразумной, даст пищу толкам и утолит ненасытную злобу общества.
Привыкший постоянно вызывать смех своими странностями, Никифор не останавливался ни на минуту на каком-нибудь резком решении. Жестокое убийство, например, могло удовлетворить его ревность, но он мало думал об этом.
Ему нужен был кричащий скандал, который бы привлек всеобщее внимание. Тогда все клиенты обратятся к Никифору ради одного только любопытства, чтобы посмотреть на его унижение; и он давал себе слово заставить их дорого поплатиться за насмешки и намеки, какими награждают, обыкновенно, обманутого мужа.
Никифор хорошо помнил набожность Ирины и знал, что это качество, свойственное ее мягкой натуре, сильно развилось еще от постоянной грусти. Он не сомневался, что даже в пылу любовного увлечения оно не могло в ней не сказаться. Он знал, что, дав религиозный обет, она никогда бы его не нарушила, а потому остановился на решении обратиться к патриарху. Один Полиевкт мог принудить Ирину к полному покаянию.
Его монашеская строгость к грешнице не смягчится никакими мольбами. Он был способен потребовать от преступной супруги публичного покаяния на паперти большого собора.
Придя к такому решению, Никифор терпеливо ждал пока его лицо не приняло приличный вид, и отправился к патриарху, сказав ему, что молитвой святых отцов поправился от болезни, что жертвует на приют для старцев еще большую сумму денег в память своего выздоровления, и просил Полиевкта почтить своим присутствием праздник, устраиваемый в честь благополучного своего возвращения.
XXVII
В то утро, когда Никифор вошел в свой дворец, Ирина была еще в постели. Запретив ее будить, Никифор отправился на кухню, чтоб обсудить со своими слугами все подробности роскошного пира.
Такое поведение Никифора не внушило Ирине ни малейшей тревоги. Она только поспешила написать приглашение своим братьям на предполагаемое пиршество. В этот день Ирине пришлось встречаться со своим кредитором и упрашивать его подождать уплаты долга. Она обращалась с ним мягко, как с отцом, снисходительно улыбаясь его цинизму. Оставив же его, почувствовала себя такой униженной, что не могла пойти на свидание с возлюбленным, а, напротив, отправилась в церковь и там, прижавшись в темном уголке и не смея молиться, обливалась слезами.
При входе в парадный зал, лишенная своих драгоценностей, она робко встретила проницательный взгляд Никифора.
