Бульвары и сады были переполнены гуляющей публикой. Никто не торопился в театр.
А мне хотелось поторопить время, но оно как будто остановилось.
Но вот, наконец, слушатели собрались в зале. Открыли занавес. На сцене появился Скиталец — мужчина богатырского сложения. Бросились в глаза крупные черты его лица и длинные откинутые назад волосы. Он был одет в черную бархатную блузу. Скиталец подошел к столу, покрытому зеленым сукном, на котором лежали его знаменитые гусли, и остановился.
Вышел конферансье и рассказал публике краткую биографию Степана Гавриловича. Мне представилось, как он мальчиком ходил с отцом по деревням и селам и пел песни на ярмарках под отцовские гусли. Сколько пришлось перенести ему всевозможных испытаний, нужды и горя! И вот, несмотря на все трудности, он стал известным писателем и артистом-гусляром.
— Скиталец сегодня расскажет, — говорил конферансье, — истории многих волжских песен и особенно остановится на песне «Из-за острова на стрежень».
Скиталец начал объяснять, откуда появилась эта песня, как создавалась она, дополнялась и исправлялась. И перед слушателями будто раскрылась родословная этой песни и то, как поют ее в народе. Затем Скиталец под звон гуслей исполнил ее.
Голос его — сильный и приятный, грудной и выразительный бас — был очень подходящим для исполнения народных песен, которые поэт хорошо знал и чувствовал.
…Вечер кончился поздно. Насмотрелся я на Скитальца вдоволь, но поговорить с ним в этот раз мне не пришлось.
На другой день появилась новая афиша о спектакле «Вольница» (инсценировка по повести «Огарки»), где роль певчего исполнит Скиталец. Во второй части вечера — литературное чтение. Рассказ «Казнь лейтенанта Шмидта» читает сам автор.
Я снова был в театре задолго до начала и одиноко прогуливался в фойе.
На мое счастье, появился еще один человек. Это был Скиталец. Мы познакомились.
— Вы меня не знаете, — заговорил я, — но я давно и хорошо знаю вас, а особенно с 1905 года, по вашим стихам и рассказам.
— Благодарю вас, — сказал он.
Я рассказал ему о себе и в заключение спросил Скитальца, как он живет.
— Я сейчас живу в Симбирске, — ответил он, — там у меня жена и 12-летний сын, а приехал сюда на два вечера, немножко подработать и проветриться…
— Самарские писатели дали мне поручение пригласить вас на вечер, мы собираемся каждую пятницу. Особенно просили А. Неверов и А. Смирнов. Смирнов говорил, что вспомнили бы минувшие дни, когда вы у него собирались с Шаляпиным и Горьким. Алексей Максимович еще квартировал когда-то у него…
— Очень благодарю, если будет возможность, то с удовольствием приду.
Я спросил Скитальца о программе вечера.
— Сегодня поставим пьесу, переделанную из моей повести «Огарки». В этой пьесе есть три действующих лица, которые живут в Самаре и придут смотреть, как их будут играть артисты, я вас познакомлю с ними. Это хорошие ребята: один механик большого завода, другие мастеровые.
Публика стала собираться, а мы все ходили и разговаривали.
Когда зашел разговор о гуслях, Скиталец повел меня на сцену. Там на большом столе, в футляре, лежали огромные гусли. Он вынул их, провел рукою по струнам и спросил:
— Хороши? А мне вот не особенно нравятся или не могу к ним привыкнуть. Не знаю, но старые гусли забыть не могу, с которыми чуть не весь свет объехал…
— А где они? — поинтересовался я.
— В берлинском музее, выпросили на память. Долго не отдавал, но все-таки уговорили… Мы, говорят, сделаем во много раз лучше старых. Ну, сделали. Работали самые лучшие немецкие мастера и во много раз дороже. Однако чего-то не хватает, словно души в них нет.
Мы опять пошли бродить по фойе, где уже собралась публика.
С одного дивана поднялся человек среднего роста в бархатной курточке в пестром цветном галстуке и цветных туфлях. Он подошел к Скитальцу и сказал:
— Здравствуй, Степан!
Это был герой его пьесы — механик, с которым Скиталец тотчас же познакомил меня. Очень худое землистого цвета лицо как бы говорило о том, что здоровье у этого человека подорвано.
Скитальца позвали на сцену. Мы с механиком остались одни. Он с первых же слов начал жаловаться на свое здоровье.
— С трудом пришел, — говорил он, — а не придти, Степан на меня обидится. Большие мы друзья с ним. Больше двадцати лет дружим. Еще вот столяр должен бы придти, да слесарь, все действующие лица из «Больницы» — бывшие «Огарки». Если вы интересуетесь Степаном, заходите завтра на квартиру, я вам многое расскажу.
Я записал его адрес. Дали первый звонок, и публика с шумом бросилась занимать места.
Пьесу смотрели с большим интересом. Рассказ «Казнь лейтенанта Шмидта» Скиталец прочитал замечательно, с каким-то особенным подъемом. Слова, произносимые им, были словно не слова, а раскаленные пули, которые летели в публику и пронзали сердца слушателей. Это было что-то невероятное. Казалось, звенели стекла в окнах. Было как-то страшно в эти минуты: все словно вновь переживали события минувших лет. Рассказ был прочитан на память. Это меня тоже очень удивило.
После спектакля, который кончился очень поздно, Скиталец подошел ко мне:
— Завтра утром зайдите ко мне на квартиру, поговорим, я вам кое-что подарю.
Но утром я его не застал. Он уехал ночью, вызванный телеграммой к больному сыну.
Из наших разговоров со Скитальцем я понял, как много вынес он глубоких впечатлений из рассказов своего отца, бывшего крепостного.
— Жизнь отца, — говорил Степан Гаврилович, — представлялась мне каким-то ужасным длинным «сквозь строем», свистом розог, плетей, палок, горьких обид и нескончаемых несчастий… И ненависть к прошлому осталась у меня на всю жизнь… Большое влияние в детстве оказала на меня бабушка, замечательная русская сказочница. Я вырос и входил в жизнь с неукротимой жаждой борьбы с пережитками прошлого и горячим стремлением к светлому будущему…
Скиталец рассказал, что встать на ноги ему помогли самарские гастроли Андреева-Бурлака и встречи с А. М. Горьким, особенно вторая встреча с Горьким имела решающее значение в жизни Скитальца.
— Друг, воспитатель, старший брат и вдохновитель, — говорил Скиталец о Горьком, хотя они были ровесники и одногодки.
Об этом периоде жизни Скиталец впоследствии писал в повести «Метеор», где вывел себя в образе Метеора, а Горького под именем писателя Заречного.
Горький стал литературным наставником Скитальца.
«Я живу на полном иждивении Горького, — писал Скиталец брату Аркадию 10 декабря 1900 года. — Под его влиянием я быстро развиваюсь, развертываюсь. Горький возится со мной, как с ребенком. Нянчится, учит меня, заставляет до бесконечности переделывать мои работы. Сам поправляет их, дает темы.
