«Когда я вслух прочитал такие строки, то один из слушателей произнёс:
— Пропадать нам!
Я продолжал читать статьи Кладо. Ему нельзя было не поверить. Его доказательства казались нам чрезвычайно логичными и неопровержимыми. В этих статьях, как выяснилось теперь, он ещё в ноябре предсказывал, что едва ли к нашему приходу на Дальний Восток удержится Порт-Артур. Мало того, он предупреждал и относительно того, что на помощь 1-й эскадры мы не должны рассчитывать. А теперь всё это сбылось: нет у нас больше ни Порт-Артура, ни 1-й эскадры. С безнадёжностью он говорит о владивостокском отряде крейсеров — „Громобое“ и „России“. По мнению Кладо, им трудно будет с нами соединиться и оказать нам во время схватки помощь. Значит, он и здесь окажется прав».
Голос Кладо, докатившийся до Носси-Бэ, за 12 тысяч морских миль, прозвучал для русских моряков набатом, предупреждая о наступающем бедствии. Вот что писал по поводу статей Кладо[12] в письмах своему отцу младший минный офицер броненосца «Суворов» лейтенант Вырубов: «Каков наш Кладо? Давно бы пора так пробрать наше министерство: подумайте, ведь в статьях Кладо нет и сотой доли тех мерзостей и того непроходимого идиотства, которые делало и продолжает делать это милое учреждение, так основательно погубившее несчастный флот. Если, даст Бог, мне удастся ещё с вами увидеться, я вам порасскажу много такого, чего вы, вероятно, даже при самой пылкой фантазии себе представить не можете…»
На что могли надеяться моряки 2-й эскадры? Отряд контр-адмирала Небогатова, который вышел к ним на подкрепление, нельзя было рассматривать как серьёзную силу.
Во время стоянки на Мадагаскаре (3 января эскадра была задержана на острове до особого распоряжения) занимались боевой подготовкой. При этом стрельбы всей эскадрой были проведены единственный раз по неподвижным щитам: не было зарегистрировано ни одного попадания. После этого установилось общее мнение: на эскадре нет ни одного человека, начиная с самого адмирала и кончая последним сознательным матросом, который верил бы в успех безрассудной авантюры.
Во все времена подчинённые обсуждали своих командиров. И если было за что уважать, прощали слабости, преувеличивали достоинства — и возникал созданный общими усилиями положительный образ, вполне определённый, с редкими отступлениями в полутона: народ не любит неясности и расплывчатости. И, соответственно, наоборот: если уж кого-то не любили, то не любили до конца, не оправдывая ни в чём.
Командира эскадры Зиновия Петровича Рожественского прозвали «бешеным адмиралом», и было за что. Его выразительный и отталкивающий образ создаст в «Цусиме» Новиков-Прибой, опираясь далеко не только на впечатления баталера Новикова.
Один из общеизвестных фактов: к началу похода на «Суворове» имелся большой запас биноклей и подзорных труб, но при каждой вспышке гнева адмирал разбивал их то о матросские головы, то о палубу, а иногда просто выбрасывал за борт. А так как это происходило ежедневно, то ко времени стоянки у Мадагаскара на корабле почти не осталось никакой оптики. Рожественский послал на имя управляющего морским министерством телеграмму: «Прошу разрешения Вашего превосходительства о высылке Главным Гидрографическим управлением для надобностей эскадры: труб зрительных 50, биноклей — 100».
Чрезвычайную гневливость и безудержную вспыльчивость Рожественского испытывали на себе ежедневно и матросы, и офицеры. О том, как он обращался со своими вестовыми, подробно рассказывается в «Цусиме», в главе «Адмиральский вестовой».
В частных письмах офицеров встречались такие характеристики Зиновия Петровича:
«Озлобление Рожественского было неописуемо. Когда это с ним бывает, он выскакивает на палубу, и сперва из груди его, как у зверя, вырываются дикие звуки: „у-у-у-у..“ или „о-о-о-о“. Присутствующим кажется, что этот рёв должен быть слышен на всей эскадре. А затем начинается отборная ругань» (инженер-механик Михайлов с броненосца «Наварин»);
«…невидимое для нас бешенство Рожественского делается ощутительным, ибо и день и ночь работают телеграф и семафоры беспрерывно. Редко мачты „Суворова“, хотя на несколько минут, остаются без сигналов флагами — и почти исключительно выговоры и угрозы, выговоры и угрозы» (лейтенант барон Косинский, старший флаг-офицер штаба контр-адмирала Фелькерзама на броненосце «Ослябя»).
Подобных примеров можно привести достаточно много. Но чаще всего цитируют известный фрагмент из письма лейтенанта Вырубова:
«На других кораблях адмирал не бывал с ухода из России… Командиров и офицеров считает поголовно прохвостами и мошенниками. Адмирал продолжает самодурствовать и делать грубые ошибки… Это продукт современного режима, да ещё сильно раздутый рекламой. Карьера его чисто случайного характера. Может быть, он хороший придворный, но как флотоводец — грош ему цена».
Забегая далеко вперёд следует сказать о том, что в последнее время появилось множество публикаций и книг, оправдывающих Рожественского и, соответственно, обвиняющих всех, кто посмел очернить адмирала, то есть прежде всего — А. С. Новикова-Прибоя. Например, в книге И. Л. Бунича «Мученик Цусимы» многочисленные нелестные отзывы о Рожественском офицеров 2-й эскадры Бунич объясняет тем, что командующий предъявлял к ним разумные требования по повышению боеготовности кораблей, а они в ответ обижались на него. И называет прежде всего лейтенанта Вырубова.
В сражении при Цусиме лейтенант Вырубов погибнет. Он откажется покинуть флагманский броненосец, который японцы расстреливали почти безнаказанно. Ибо Рожественский практически не руководил боем. Покидая «Князя Суворова», раненый адмирал передаст командование остатками разгромленного русского флота Н. И. Небогатову. Контр-адмирал Небогатов, получив этот второй (!) за всё время совместного плавания приказ Рожественского и убедившись в безвыходности ситуации, ночь спустя сдаст уцелевшие корабли в плен.
Итак, о Рожественском. Вполне закономерно, что к созданному в романе Новикова-Прибоя образу адмирала относились по-разному в те годы, когда появился роман, и позднее, когда в России наступила грандиозная переоценка ценностей.
В 1932 году, сразу после выхода первой редакции «Цусимы», критик В. Бойчевский в журнале «Земля советская» (№ 10) писал:
«Полнокровным дан образ адмирала Рожественского. „Бешеный адмирал“, самодур, подавлявший инициативу всего командного состава, изображён как лицо, типичное для правящей верхушки царской России. Грозная, боевая внешность, монолитная, несокрушимая твёрдость всей фигуры, прикрывающая полную ограниченность ума и бездарность как полководца, — эти черты заставляют вспомнить определение царской России как „колосса на глиняных ногах“».
