Помимо психоанализа, Лакан в те годы живо интересовался историей национал-социализма. От Жана Делая, выступавшего экспертом на Нюрнбергском процессе, он в подробностях узнал историю жизни Рудольфа Гесса. Он даже собирался написать на эту тему статью для «Critique», но, как и до многого другого, руки до нее не дошли.
В 1949 г. Лакан познакомился с Клодом Леви-Стросом, только что издавшим свою книгу «Элементарные структуры родства». Знакомство состоялось за ужином у А. Койре. Очень скоро между двумя учеными мужами возникла дружба, основывавшаяся не столько на сходстве научных взглядов, сколько на увлечении искусством. Когда Леви-Строс развелся со второй женой и остро нуждался в деньгах, Лакан купил у него половину его роскошной коллекции индийских редкостей. Лакан, Леви-Строс и Мерло-Понти часто завтракали в Житранкуре. О психоанализе почти не говорили; все разговоры вращались вокруг литературы и изящных искусств. С Мерло-Понти Леви-Строс был знаком еще с 1930 г., когда они работали в одном лицее. На ужине у Лакана Леви-Строс познакомился со своей третьей женой, Моник Роман, подругой Сильвии, бывавшей на сходках у Лейриса. Они поселились на улице Нотр-Дам-де-Лорет. Однажды вечером к ним заглянул Лакан, который на глазах изумленных хозяев съел невиданное количество тортинок.
Леви-Строс познакомился с трудами Фрейда еще в лицее. Отец его друга, Марсель Натан, был переводчиком нескольких трудов венского мыслителя. Позже, во время своего пребывания в США, Леви-Строс познакомился с Раймоном де Соссюром, исполнявшим в Нью-Йорке функции атташе по культуре. В своих статьях Леви-Строс сравнивал психоанализ с шаманизмом, утверждая, что в западных обществах «психоаналитическая мифология» выполняет системную функцию коллективной интерпретации. Лакан был ошеломлен его идеями: он наконец нашел то, что позволяло вдребезги разбить фрейдовский биологизм.
Лакан изо всех сил стремился вывести психоанализ из «гетто» и придать ему характер социальной нормы. 29 мая 1950 г. на конференции франкоязычных психоаналитиков он сделал совместный с М. Сенаком доклад, в котором говорилось о новых перспективах, которые открывает применение психоанализа в криминалистике.
Ни преступление, ни преступник не являются объектами, которые можно было бы помыслить вне их социологической референции.
Сентенция: именно закон порождает грех, остающийся таковым вне эсхатологической перспективы Милости, в которой его сформулировал святой Павел[122].
Психоанализ точно так же апеллирует к признанию субъектом истины о себе и находит оптимальную форму высказывания этой истины в психоаналитическом диалоге. Реальность преступления, сколь бы конкретной она ни была, всегда выражается в символической форме, а символический язык с присущими ему структурами опять-таки наилучшим образом анализирует психоанализ. Но, ирреализуя преступление, психоанализ, в отличие от традиционной криминологии, не дегуманизирует преступника. Таким образом ему удается обратиться к реальности преступления, тогда как критикуемое Лаканом и Сенаком использование при дознании наркотиков позволяет обнаружить лишь реальность преступника. Психоанализ, кроме того, способен реструктурировать сами социальные функции криминологии, обратившись от вертикального структурирования общества к горизонтальному плану ассимиляции индивидов. Лакан, как мы видим, по-прежнему развивает идеи, сформулированные им после первого посещения Англии.
Франция в послевоенные годы занимала особое положение в психоаналитическом движении: за годы Оккупации она потеряла связи с международным движением и, как выяснилось, выработала свой собственный взгляд на положение вещей. Кроме того, психоанализ здесь примыкал к психиатрии, что не считалось сколько-нибудь обязательным в США. В 1947 г. Анри Эй предложил создать международную ассоциацию, целью которой была бы организация периодических мировых конгрессов по психиатрии. Первый такой конгресс состоялся осенью 1950 г. и выявил многочисленные расколы и противостояния. Демократически мыслящий Эй пригласил на конгресс даже «отлученных» МПА юнгианцев и адлерианцев.
Эй попросил представить психоаналитическое движение лидера Чикагской школы Ф. Александера, который заявил, что «героические» времена психоанализа ушли в прошлое, что движение признано во всем мире и что пора подвергнуть фрейдизм прагматической ревизии, превратив психоанализ в один из видов психотерапии. Против него выступил Р. де Соссюр, посвятивший свою речь понятию «прелогической психики» (mentalité prélogique). Невротический конфликт, утверждал Соссюр, представляет собой столкновение между прелогическими секторами психики и рациональностью, и Фрейда рано списывать со счетов. Д. Лагаш подчеркнул, что чикагский прагматизм носит более стратегический, нежели тактический характер, и что эксперименты с прерыванием или сокращением времени психоаналитического сеанса хотя и весьма любопытны, но наносят ущерб контакту аналитика и анализанта. Лакан упрекнул Соссюра в недостатке чувства юмора и в излишнем увлечении идеями Пиаже. Гораздо интереснее, заявил он, обратиться к языковым значениям, функционирующим на уровне субъекта, но без его ведома. Он обозначил новые ориентиры:
К чему основываться на обманчивых объективациях структуры, когда перед нами открывается совершенно иной метод: обыкновенная диалектика на уровне частных влечений субъекта, где одни лишь значения, включенные в язык, своей силой мобилизуют образы, без его ведома определяющие его поведение и явно руководят даже органическими функциями?[123]
Новая наука, к которой следует обратиться, представлена работами К. Леви-Строса, Ф. де Соссюра и Р. Якобсона. «…Язык, – заявил Лакан, – определяет психологию в большей степени, чем сама психология это объясняет»[124].
Этот конгресс обозначил тематику раскола, который вскоре поразит МПА: «новый психоанализ» для Лакана представляет собой реорганизацию теории бессознательного и обращение к проблематике желания и потребности. Французские психоаналитики второго поколения, которое на конгрессе представлял Р. де Соссюр, сопротивлялись ревизии фрейдизма, идущей из Америки. Пятидесятилетний Лакан в этой ситуации смог предложить теоретические инструменты для «подлинно фрейдистского» преобразования фрейдизма. При этом он опирался на свое сюрреалистическое прошлое, на кожевскую интерпретацию гегелевской философии и на открывающее необозримые перспективы языкознание. Формально он примыкал к французским психоаналитикам, сопротивлявшимся американскому ревизионизму, однако лишь у него было отчетливое представление о том, в каком направлении следует двигаться. Он критиковал американские идеалы адаптации психоанализа как основание «идеологии Я», о которой сам он чуть позже скажет, что она представляет собой теологию на службе у свободного предпринимательства. Лакан не отстаивал какие-то смутные идеалы «французского психоанализа» в противовес психоанализу «американскому», однако подверг критике политику империализма, укрепляющуюся в Международной психоаналитической ассоциации. При этом, впрочем, в пылу сражения его критика принимала форму откровенного антиамериканизма.
Пока на Западе психоанализ завоевывал популярность, в СССР по случаю столетия со дня рождения Павлова было предпринято новое осуждение фрейдизма. В Советском Союзе психоанализ прекратил свое существование уже в 1930-х гг., но теперь, с началом «холодной войны», он предстал советским идеологам в новом обличье – как опасное оружие американского империализма. Под борьбу с психоанализом была подведена основательная теоретическая база, имевшая значительный успех и во Франции – выработанная в начале XX в. А. Богдановым теория «двух наук» – буржуазной и пролетарской. В. И. Ленин в свое время подверг богдановскую теорию критике, однако у сталинистов она была весьма популярна. Опираясь на эту идею, Т. Д. Лысенко в 1948 г. предложил собственное осмысление дарвинизма: дарвинизм, утверждал он, имеет две части – «материалистическую (естественный отбор и изменчивость под влиянием окружающей среды) и «идеалистическую» (борьба за существование). Согласно Лысенко, все научные работы, отталкивающиеся от дарвинизма, являются либо материалистическими, либо идеалистическими. Материалистическое направление представлено советской школой, опирающейся на работы Мичурина и вырабатывающей пролетарскую биологию, согласно которой человек в силах преобразовать природу. Идеалистическое и по своей сути реакционное направление опирается на генетику и утверждает невозможность преобразования природы. К этому второму направлению принадлежит и фрейдизм. «Мичуринская психология», опирающаяся на открытия Павлова, утверждала, что сумасшедших можно превратить в социально полезных индивидов, доказательством чему служит исчезновение на территории СССР психозов и пограничных неврозов после ликвидации «патогенного» капитализма. Что же касается неизлечимых душевнобольных, в Советском Союзе их было решено поместить в специализированные психиатрические лечебницы, подчиненные министерству внутренних дел; позже для этих пациентов был изобретен странно звучащий диагноз «вялотекущая шизофрения», не принятый на Западе, но чрезвычайно частый у нас до сих пор.
