…Да, конечно, изменился гимн Советского Союза. Но каждому, у кого есть хоть капля политического чутья и образования, должно было быть ясно, что это изменение есть результат определенного процесса; отказ от «Интернационала» как от государственного гимна не означал отход от традиций и прежде всего от реалий, которые с ним связаны. Они были и остались содержанием политики СССР. Точно так же роспуск Коммунистического Интернационала не означал и никогда не будет означать отход от принципов интернационализма. Этот политический акт просто подтвердил факт: в военных условиях Коминтерн утратил ту роль, которую он выполнял в период между войнами.
И еще один вопль из духовной «мастерской» Солженицына: «В армии — погоны». Чтобы подкрепить аргументацию Александра Исаевича, можно было бы добавить: «похожие на погоны царских времен». Многое изменилось в Красной Армии в 1943—1944 годах по сравнению с предшествующим периодом. Изменилось, например, обращение на собраниях офицеров. Вместо «Товарищи командиры» стали говорить «Товарищи офицеры». Введены новые ордена для командного состава, которые связывают сражающуюся Красную Армию с лучшими традициями русского военного дела и, главное, русского патриотизма. Это ордена Кутузова, Суворова, Александра Невского… Они не уводят в прошлое, к царям, а подчеркивают связь с народом, который всегда любил и защищал свою землю.
Наконец, кто же хоть на миг мог допустить даже мысль о том, что сочинения классиков марксизма могут быть изъяты из продажи и библиотек? Видимо, это плод лишь гигантской мнительности Солженицына, который здесь в первый — но не в последний — раз пытается мрачно «пророчествовать» о судьбах революции.
Обратимся снова к взглядам Солженицына.
Первое, что бросается в глаза, — это мещанский радикализм. Однако это понятие имеет два значения. Оно означает стремление цепляться за изжившие себя идеи во имя радикальной фразы, а также доказать верность революции, которую на деле предают. Конкретнее, мещанский радикализм не замечает — или не хочет замечать — простого и существенного обстоятельства: верность революции не означает заклинания прошлого и внешнего, прожитого и развитием преодоленного, — это динамическое, соответствующее историческому моменту развитие основных идей и законов социалистической революции.
Тем не менее по модели Солженицына Советский Союз якобы отходит от революционных законов и традиций, предает принципы, на которых он был создан. Против этого «губительного» процесса выступает «верный» марксист-ленинец Александр Исаевич Солженицын.
На самом ли деле Солженицын во время войны изображал из себя истинного революционера, которого очень волнуют «неблагоприятные» изменения в советском государстве и обществе? Может быть, Наталия Алексеевна Решетовская стремится идеализировать его, поднять его на пьедестал?
Не важно, какой вариант правильный. Ясно одно: эта идеологическая «модель» будет существовать долго. И идеологические противники используют ее, по сути дела, до наших дней, легко игнорируя те противоречия, которые она в себе скрывает. Дело в том, что в ней подлинный революционный процесс подменяется безжизненными традиционистскими жестами, что во имя «чистой революции» ведутся атаки на истинный революционный процесс, что вся так называемая идеологическая модель, как она создана Солженицыным и преподносится в книге Наталии Решетовской, в самой своей сути уродлива, неподвижна и мертва. В движение эта «модель» приводится — вплоть до сегодняшнего дня — только извне, механизмом современного антисоветизма и антикоммунизма.
Чадо Солженицына оказалось мертвым. Позднее он открестится от него. В 1974 году Александр Исаевич Солженицын скажет мне: «Когда раньше на Западе писали о моем романе «В круге первом», то изображали меня реформатором социализма. Я тогда жил еще в России и не перечил тем, кто так говорил. Зачем мне было кому-то рассказывать, что я хочу не реформировать, а уничтожить социализм?» Контрреволюционер Солженицын — тот же ярый приверженец «чистой» революции. И это логично: тот, кто не понял принципов революции, волей-неволей оказывается на другом берегу.
Но пока что еще только 1944 год. Хотя до Красного знамени над Берлином, за которое предложил тост в первую минуту 1943 года генерал Родимцев, уже и не так далеко, все же Красной Армии предстоят еще исключительно сложные операции и трудные бои с основными силами еще вполне боеспособной гитлеровской военной машины.
Кем же в этой исторической ситуации был Александр Исаевич Солженицын? Преуспевающим ли офицером? Патриотом ли, который писал восторженные письма в тот момент, когда советские войска выходили на границы 1941 года? Непримиримым критиком И. В. Сталина? Или «верным» марксистом-ленинцем, который во имя «чистой революции» строил модель будущей контрреволюции? Многоликость Солженицына и его судьбы поразительна.
Вероятно, правильнее воспринимать Солженицына конца 1944 — начала 1945 годов как воплощение всех этих характеров. Ведь он легко (причем не только в этот период своей жизни) умеет перевоплощаться. Он относится к особому, весьма распространенному типу людей, «болезнетворных», убежденных, что правда состоит именно в том, что́ они в данный момент говорят.
Неожиданные изменения его суждений, разнородность взглядов, которую наблюдают у Александра Исаевича Солженицына его товарищи и близкие на заключительном этапе войны, можно рассматривать не только как проявление идейной неустойчивости. Нет, это сознательные действия прагматика, стремление застраховать себя с различных сторон и на все случаи жизни.
Заканчивается 1944‑й. Красная Армия на многих участках пересекла советскую границу.
Александр Исаевич Солженицын вскоре переступит границы обыкновенной человеческой порядочности.
Глава VI. ВЕЛИКИЙ ИНТРИГАН
План спасения собственной жизни
На рубеже 1944—1945 годов момент торжества справедливой борьбы против гитлеровских орд уже близок. Его напряженно и нетерпеливо ожидает оккупированная Европа; его жаждет опаленный огнем войны, работающий только на победу, отдающий ей все силы Советский Союз; о нем тоскуют миллионы несчастных в нацистских концлагерях и тюрьмах; о нем мечтают солдаты всех воюющих армий.
Этот момент великого торжества справедливости борьбы в силу удивительного, но все же закономерного стечения обстоятельств почти совпадает с моментом внутренней борьбы Александра Солженицына. Однако не мешает предварительно ознакомиться с тем историческим фоном, на котором для Александра Исаевича развертываются события этого времени.
