Оказывается, помимо «виллисов» и «доджей» на дивизионном складе с 1953 года хранились четыре новеньких американских автомобиля, вывезенные нашими летчиками из Кореи после окончания там войны. Как они к ним попали и для кого предназначались — дело прошлое, а сейчас получено указание эти нигде не числящиеся машины срочно оприходовать — и тут же списать с учетом возраста и нахождения в нерабочем состоянии. Что есть чистая правда, потому что их как привезли, так ни разу и не заводили. После чего реализовать желающим офицерам, а они уж их сами приведут в рабочее состояние (путем вставления и поворота ключа в замке зажигания) и поставят на обычный учет в ГАИ. Почему вдруг вспомнили об этих машинах и решили так с ними разделаться, вслух не говорилось. Но посвященные в подробности деликатной операции знали, что нашего командира дивизии переводят в Москву, и с собой он увезет самое шикарное из американских авто — темно-синий «бьюик». Будущие обладатели остальных автомобилей — «плимута», «крайслера» и «олдсмобиля» — были выбраны лично комдивом, причем папе, единственному майору в этой полковничьей компании, был предназначен сравнительно более скромный «олдсмо-биль» шоколадного цвета. Таким путем командир дивизии решил отметить его как бывшего автомобилиста, который предпочел колесам крылья.
Только я открыл рот, чтобы поинтересоваться числом цилиндров и мощностью двигателя нашего будущего лимузина, мама так на меня посмотрела, что я чуть было язык не прикусил. А мама принялась рассуждать о том, что в
Воздвиженке, конечно, на такой роскошной машине много не наездишь, и вообще нужно будет ее поставить куда-нибудь в укромное место подальше от завистливых взглядов и мальчишек-хулиганов, а то живо прямо на капоте неприличное слово гвоздем выцарапают, как на Шапирином «опеле». Но вот зато в Ленинграде, куда мы скоро вернемся — ну конечно же, ведь правда, Марик? — вот там ты будешь на ней на работу ездить. Представляешь, приехал — и все рты поразевали. И все начальство сразу лопнет от зависти, ведь такой шоколадный «олдсмобиль» наверняка будет один на весь город. И будут намекать, что неплохо бы их с секретаршами покатать, и попробуй откажи. Приедете за город — начнут выпивать и тебе наливать, а ты за рулем… Ну ничего, как-нибудь выкрутишься.
Смотрю, от таких маминых рассуждений папа что-то поскучнел и бутылку «Зверобоя» отодвинул, сидит, пальцами по столу барабанит. Да, говорит, с секретаршами точно будут просить покатать, еще и намекнут, чтобы вышел погулять полчасика подальше от машины. А позиция у меня вначале будет шаткая, к тому же беспартийный… Не расстраивайся, говорит мама, все равно на работу ты на нем ездить не сможешь. У нас на Аптекарском переулке ведь такого красавца на ночь не оставишь, соседский Юрка первым не удержится, угонит покататься. Придется где-то подальше от центра гараж подыскать. А пока до него доберешься, пока машину заведешь — быстрее на работу на трамвае съездить. Лучше всего на такой машине на дачу ездить, у нее наверняка и багажник большой. Жалко только, что дачи у нас нет — но, может, построим когда-нибудь… Тут и мне скучно стало, и я пошел спать. А утром за завтраком разговор вращался уже вокруг того, как бы от шоколадного «олдсмобиля» поделикатнее отказаться, чтобы комдива не обидеть. Не переживай, сказала мама, я все устрою в лучшем виде. И как только папа уехал к себе на «вышку», сразу позвонила комдивской супруге и завела разговор о последнем ленинградском «Журнале мод» — все приталенное, вы себе представляете, ужас какой-то! Прямо всю ночь не могла уснуть, а тут еще Марк со своим этим «фордом» или как там его. Меня ведь от езды в машине мутит, и чем рессоры мягче — тем хуже. Значит, будет один на ней гонять, начнут к нему эти ленинградские фифы цепляться, то одну подвези, то другую… А у него характер мягкий, и мужчина еще в цвете лет, разве они о семье и о детях подумают, ой — сейчас расплачусь… Проникшаяся чувствами комдивша обещала сегодня же поговорить с супругом и приложить все усилия для спасения нашей семьи от будущих фифиных посягательств.
Так мы остались без «олдсмобиля», чему поначалу все были рады — кроме меня. А потом папа не раз пожалел, что не стал тогда автолюбителем. Наверняка американскую машину удалось бы без проблем поменять в Ленинграде на «Победу», а ту потом на двадцать первую «Волгу». Так и до «Жигулей» бы добрались лет через двадцать, и все эти годы были бы на колесах. Оптимистическая же моя мама утверждала, что что ни делается — все к лучшему! И в аварии мы не попадали, и не задавили никого, и от фиф Бог миловал.
Четыре кругосветки до Воздвиженки и обратно
Когда мы уезжали из Ленинграда, нашу «жилплощадь» — две комнаты в коммунальной квартире в Аптекарском переулке за Марсовым полем — забронировали через военкомат. На такую «бронь» имели право все офицеры, служащие на Дальнем Востоке и на Крайнем Севере. Это означало, что, хотя мы там и не будем жить, площадь у нас не отберут. А тогда это было реальной опасностью: ведь все жилье принадлежало государству, кого местные власти пожелают, того и поселят. Но когда мы получили в Воздвиженке отдельную квартиру, то папу предупредили, что они обязаны сообщить об этом в Ленинград, и бронь-то бронью, но лучше бы семье там время от времени появляться и возобновлять прописку. Об этом же настойчиво предупреждал в своих письмах дедушка. Поэтому все пять лет воздвиженской жизни мы с мамой два раза в год ездили в Ленинград и жили у себя на Аптекарском по месяцу — полтора. Когда же нас там не было, то в наших комнатах квартировала незамужняя и неустроенная мамина тетя Анюта. Всего мы проделали маршрут Ленинград — Воздвиженка и обратно девять раз, преодолев в общей сложности около ста восьмидесяти тысяч километров — четыре кругосветных путешествия, если считать по окружности экватора.
Раза четыре мы летали во Владивосток и оттуда самолетами. Обычно ехали поездом в Москву, а из тамошнего аэропорта Внуково — во владивостокские Озерные Ключи. Как-то дедушка по своим каналам пристроил нас на служебный рейс личного самолета Ли-2 командующего Тихоокеанским флотом. Адмирал прилетел на нем на флотский аэродром возле Пушкина, и обратно самолет отправлялся без него — зато с разношерстным комплектом «блатных» пассажиров, среди которых было и несколько офицерских жен с детьми. По дороге мы из-за нелетной погоды застряли на целые сутки на военном аэродроме где-то в районе Благовещенска. Вообще полеты на Дальний Восток даже регулярными рейсами «Аэрофлота» были в то время нешуточным приключением. Дальность полета Ли-2 и Ил-12 (а в последние годы Ил-14) была такова, что приходилось делать до семи-восьми промежуточных посадок, каждая из которых была для отважных пассажиров испытанием и нервов, и других систем их организмов. Ночью самолеты тогда не летали, и по пути, обычно в Иркутске или Новосибирске, устраивалась ночевка. Все отправлялись в предназначенную для этой цели аэропортовскую гостиницу, где мужская часть пассажиров принималась отмечать благополучное преодоление половины маршрута. Наутро следы этого отмечания можно было наблюдать не только на лицах, но и в салоне самолета после первой же болтанки. В последний наш полет вместе с папой из Владивостока в Москву я впервые увидал в иркутском аэропорту самолет Ту-104, который только начал летать из Москвы в Пекин с посадкой в Иркутске. Вид его меня страшно удивил, и я громко сообщил папе, что это же в точности наш воздвиженский Ту-16, только с иллюминаторами. Ох и досталось же мне — ведь это считалось Военной Тайной.
