Но это была лишь видимость. На самом деле Никколо долго не покидал площадь, залитую кровью наместника. Он смотрел, слушал разговоры толпы, «удовлетворенной и ошеломленной». И вот что стало ему ясно со всей очевидностью.
Для того чтобы восстановить порядок в Романье и разделаться с грабителями, возмутителями спокойствия и другими преступными элементами, нужен был человек действия, и герцог воспользовался услугами Рамиро дель Орко. Он вручил ему всю полноту власти, что, как утверждает Макиавелли, было политически верно, поскольку завоевать страну и оставить затем без хозяина или наместника, наделенного теми же полномочиями и властью, что и государь, значило обречь ее на разорение. В короткое время благодаря этому «жестокому и скорому на руку» правителю страна вновь обрела «спокойствие и мир». Но какой ценой! Безжалостность к тем, кто нарушал его приказы, — к фрондерам, мятежникам и неусердным подданным — превосходила все мыслимые пределы. Рассказывали даже, что однажды он швырнул в огонь юного слугу, который, подавая ему питье, имел неосторожность забрызгать его платье. Но как только порядок был восстановлен, жестокость и беспощадность наместника стали служить Борджа дурную службу, разрушая образ просвещенного и щедрого государя, который герцог старался создать себе, когда на свои собственные средства покупал у венецианцев зерно, дабы помочь населению пережить жестокий голод, или менял свои планы и сворачивал с пути, чтобы выслушать жалобы наиболее обездоленных подданных. Эта репутация народного благодетеля никак не вязалась с ужасом, внушаемым Рамиро, который мог вызвать ненависть к государю, если бы заподозрили, что именно он и повелел развязать террор. Оставался единственный выход: избавиться от наместника.
Но Чезаре не желал уподобляться ничтожным правителям, с которыми сражался с единственной, как он утверждал, целью: освободить их подданных от тирании деспотов. Поэтому он учредил гражданский суд, возглавляемый одним из его советников, в который входили также представители всех городов. Не государь решил покарать Рамиро дель Орко, но суд. Это разрубленное пополам тело на площади символизировало собой правосудие, которое даровал своим новым подданным Чезаре. Правосудие, которое разило притеснителей независимо от того, сколь высокое положение они занимали. Неудивительно поэтому, что даже в завоеванных или сдавшихся городах народ приветствовал Борджа криками: «Да здравствует герцог!»
Тщательно анализируя комбинацию, принесшую Чезаре победу на всех досках, Макиавелли вновь и вновь возвращается к проблемам власти, которые кажутся столь легкоразрешимыми тем, кому не приходится их решать. Никто не может удержаться от того, чтобы не обвинить государя в жестокости. Но, приходит Макиавелли к выводу, считать так — значит рассуждать с точки зрения морали, а не политической необходимости. Если дать себе труд подумать, не опасаясь пойти против общепринятого мнения — а как не пойти, наблюдая, куда ведут устоявшиеся воззрения флорентийских мудрецов! — то можно доказать не только необходимость жестокости для восстановления мира и единства — а следовательно, и благополучия подданных, — но также и то, что великодушие может стать бесчеловечным, если из показного, внешнего милосердия не препятствуешь беспорядкам, «из которых родятся убийства и грабежи». Флоренция, «опасаясь обвинений в жестокости, позволила разрушить Пистойю»… Что до ответа на школьный вопрос, что лучше для государя: чтобы его любили или чтобы его боялись, — то в Чезене Борджа, кажется, удалось добиться и того и другого.
* * *
В течение долгих недель все оставались в неведении относительно дальнейших намерений герцога Валентино. Решилось же все за те несколько часов, которые понадобились ему, чтобы приехать в Сенигаллию — владение юного племянника Гвидобальдо да Монтефельтро, расположенное между Пезаро и Анконой. Там он самолично захлопнул ловушку за кондотьерами, призванными туда для того, чтобы стать свидетелями сдачи цитадели, которая якобы согласна была покориться только герцогу, но никак не Оливеротто да Фермо, прибывшему накануне в город по приказу Чезаре.
Оливеротто, герцог Гравина с братом, Паоло Орсини, Вителли… — в плену и, быть может, уже казнены! Это известие погнало Никколо в Сенигаллию. Там царила неописуемая суматоха: нескольким отрядам кондотьеров удалось спастись, и солдаты Чезаре, обратив всю свою ярость на город, начали грабежи. Чезаре скачет по улицам во главе кучки всадников и пытается восстановить порядок. Повсюду на окнах висят трупы, в лужах крови валяются отрубленные головы, руки и ноги…
Никколо, ни жив ни мертв от ужаса, составляет донесение, хотя не имеет ни малейшего представления о том, как доставить его во Флоренцию, ибо никто и ни за какие деньги не рискнет сейчас отправиться в путь. Он считает, что ни братьев Орсини, ни Вителлоццо Вителли, ни Оливеротто да Фермо «завтра утром уже не будет в живых». На руках у Макиавелли послание, которое герцог направил всем иностранным государям и правителям. В нем говорится, что Орсини и их сообщники не оставили своих преступных замыслов и заманили герцога Романьи в западню. Захватив предателей, он только предотвратил готовящееся злодеяние…
Никколо не поверил официальному заявлению. Он не забыл, что говорил ему Чезаре как-то вечером в октябре по поводу предпринимаемых Орсини попыток к сближению: «Они надеются провести меня, а я тяну время и жду своего часа». Этот час пробил в Сенигаллии. «Какое ребячество думать, что рану, нанесенную кинжалом, можно залечить словами!» — воскликнул один из приближенных герцога, когда в ноябре кондотьеры подписывали договор. Сейчас кинжал сжимала уже другая рука.
Ночью, когда в город вернулось спокойствие, Никколо отвели к герцогу. Чезаре ликовал, расточал захватывающие дух любезности. В присутствии Никколо он не дает себе труда притворяться, что всего лишь воспрепятствовал, решительно и быстро, своей погибели. Он не оправдывается, он ожидает заслуженных поздравлений за то, что «истребил врагов короля, Флоренции и его самого» и «уничтожил в зародыше беспорядок и смуту, грозившие Италии».
Это уже совсем иной взгляд на события. Никколо восстанавливает сценарий, задуманный и осуществленный Чезаре. Место действия: городок, защищенный с одной стороны горами, с других — рекой и морем, идеальное место для западни. Крепость, которая готова сдаться только самому герцогу, — прекрасный повод собрать всех кондотьеров. Они не могут отказаться: это значило бы проявить недоверие, несовместимое с расточаемыми ими дружескими уверениями и долгосрочным мирным договором, который они только что подписали. Чтобы усыпить их бдительность, герцог и сам демонстрирует полное к ним доверие: его сопровождает лишь небольшой эскорт, состоящий из нескольких всадников и кучки пехотинцев. Такой небольшой отряд, разумеется, можно разместить и в городе. Поэтому войско кондотьеров покинуло последний, за исключением солдат Оливеротто да Фермо, которые расположились в предместьях, запершись, однако, в домах, дабы избежать возможных столкновений.
