Вид у меня был, видимо, свирепый.
– Серега с Помидором сейчас в «зеркалах». Бутылка Сереге нужна как аргумент, – пробурчал Полковник.
«Зеркалами» назывался ближайший гастроном на углу Невского и Литейного проспектов. В оконные рамы кто-то догадался вмонтировать зеркала, и, проходя мимо, народ на себя любовался.
– Я стою здесь еще пять минут. Время пошло!
Полковник плюнул и отчалил. Мне недавно исполнился двадцать один год. Чувствовал я себя совершенно взрослым человеком и ничего по молодости не боялся.
Прождав пять минут, я направился в сторону Литейного. Дойдя до гастронома, в него заглянул. Ни Полковника, ни Довлатова там не было. Уже со спокойной совестью добежал до остановки третьего троллейбуса, успел в подошедший троллейбус запрыгнуть и поехал домой. Дома я разглядел содержимое авоськи. В ней находилась бутылка крепленого вина под названием «Улыбка». Изображенная на этикетке блондинка криво улыбалась. Что стало с бутылкой и блондинкой, не помню. Думаю, она нашла себе достойное применение. А авоська еще долго висела в прихожей.
Алкоголя я почти не пил. Но иногда мог. Где-то за месяц-полтора до абсурдной истории с бутылкой «Улыбка» я закрыл спортивный сезон. В 1971 году из-за травмы коленного сустава он у меня фактически не состоялся. Но я постоянно приходил на стадион, обозначая свое присутствие. Забыл уже, как мы с товарищем Сашей Бакуменко, нагруженные спортивными сумками, оказались возле метро «Петроградская» в кафе с народным названием «Рим». Кафе занимало первый этаж торца большого серого здания недавней постройки. Что тут завсегдатаи нашли римского, сложно сказать. Античного величия не просматривалось, хотя некоторая помпезность колонн, больших окон и высоких потолков напоминала итальянскую архитектуру времен Муссолини. Одно время это кафе пользовалось успехом у студентов Первого медицинского института, расположенного неподалеку. Но постепенно «Рим» стал сборищем окрестных наркоманов…
Мы с Сашей выпили несколько бутылок сухого вина в «Риме» и в сквере напротив. Посреди сквера и сейчас стоит полнофигурный памятник изобретателю радио Попову. На соседних скамеечках тогда всегда поддавали. Где-то на этих скамеечках мы с Сашей Бакуменко и потеряли друг друга. Заодно я лишился и спортивной сумки со всей амуницией. А это летний спортивный костюм германского производства, майка сборной Франции. Я ее обменял на майку сборной Советского Союза, когда защищал честь державы на матче с французами в Сочи в 1969 году. Исчезли кроссовки финской фирмы «Кярху». Но главное – в сумке были мои специальные прыжковые туфли. Левая, с пяточными шипами, фирмы «Адидас». Правая, без пяточных шипов, фирмы «Пума». Сейчас моей тогдашней драмы не понять. Ну накопил денег, пошел в спортивный магазин и купил все, что надо. Напомню, тогда хорошее снаряжение можно было достать с большим трудом… Конечно, я горевал. И вот вскоре после описанной выше встречи в «Сайгоне» с Сергеем Довлатовым я снова оказываюсь на Петроградской стороне. Стою, помнится, в телефонной будке возле ДК Ленсовета, куда-то звоню. Помню, дул омерзительный ветер и привычно моросил дождь. Вдруг я вижу низенького субъекта, шаркающего по лужам. На нем мой германский спортивный костюм, впрочем уже потерявший вид, на ногах кроссовки «Кярху». Кроссовки субъекту велики размера на три, вид клоунский.
Я выскакиваю из будки и устремляюсь к алкашу.
– Эй, любезный, где это вы взяли? – спрашиваю, касаясь рукава спортивного костюма.
«Любезный» смотрит на меня несколько осоловело и на ходу отвечает:
– А что?
– Так это моя вещь! И обувь…
– Я это в карты выиграл. Все честно, – отвечает «любезный».
– А не было ли там таких спортивных туфель с шипами?
Алкаш отвечает охотно:
– Были. Но я в них попробовал ходить – неудобно. Об асфальт шкрябают. Да и цвета разного.
– А нельзя ли мне их назад получить?
– Можно за бутылку.
Мы как раз останавливаемся у моста через Карповку возле магазина с винным отделом.
– Приходи сюда через час. Я их тебе принесу, – предлагает забулдыга.
Загаженные костюм и кроссовки мне не нужны, но шиповки! Одним словом, через час я пришел, а алкаш не явился. Стоило его сразу придушить, но тогда я проявлял избыточный гуманизм.
Сколько всего вмещает в молодости один год жизни! Довлатова я еще несколько раз в «Сайгоне» встречал. Еще б на одну историю воспоминаний хватило. Но не стану спекулировать на имени прославленного литератора. А лучше расскажу о том, как пересекся с ним относительно недавно. Это уже петербургские времена, но предыдущая история требует логического завершения.
В нашем городе выходит журнал «Звезда». Этот журнал ежегодно присуждает Довлатовскую премию за рассказ или цикл рассказов. В 2000 году я опубликовал небольшую книгу коротких автобиографических историй под названием «Сестра таланта». На премию выдвигают книги те, кто эту премию уже получал. Вот меня и номинировали поэт и, как он сам говорил, учитель Бродского Владимир Уфлянд и прозаик Валерий Попов, соратник и приятель Довлатова. Попов мне позвонил и сказал, что следует принести пару экземпляров книжки главному редактору журнала Андрею Арьеву, что тот станет ждать меня на гражданской панихиде выдающегося нашего драматурга Александра Володина в БДТ. Уже это попахивало довлатовским абсурдом. Володин на днях скончался, и в театре выставили его тело, чтобы почитатели смогли прийти и попрощаться. Я принес книжку и передал ее возле гроба. Думаю, и Александр Володин, остроумный и парадоксальный человек, оценил бы мизансцену по достоинству.
Все процедуры соблюдены, осталось надеть приличный костюм и прийти в редакцию через неделю за наградой. Но!..
В то время я по пятницам выпускал в газете «Смена» рецензии на новые книги. Очередная вышла о книжке, в которой упоминалась история короткой любовной связи великой поэтессы Анна Ахматовой с одним заезжим англичанином. Собственно, ту историю подробно разбирал автор. Я просто откликался на книгу. В тексте рецензии я как-то сгоряча употребил не совсем те слова, а редактор их пропустил.
После выхода рецензии началась истерия. В Союз писателей пришла телеграмма из Законодательного собрания с требованием защитить имя поэтессы от поругания.
Не присудить мне премии было нельзя. А вручить – невозможно. В тот год ее в последний момент просто отменили. Эта Ахматова мне аукается и по сей день. Но, думаю, самому Довлатову история бы понравилась. Да и Володину тоже.
«Красные бригады» по-ленинградски
Жизнь моя протекала в советском Ленинграде в состоянии полной социальной свободы. От армии имелось освобождение. Учиться я перевелся на заочное отделение, там не было военной кафедры – то есть длину своей хипповой прически я регулировал сам. Получив весной 1970-го серьезную травму колена, я волею обстоятельств освободился не только от олимпийской карьеры, но и от тяжелого физического труда на стадионе. Семьи я еще не завел, а значит, жил без мучительных бытовых тягот.
