— Вот, девочки, какое дело. Не только говорю о ситуации в стране, но и сердцем ее воспринимаю. Другого выхода не вижу, кроме как самой идти на фронт. Кто готов последовать моему примеру, помочь родине в трудный час, подавайте начальству такие же заявления…
Несколько девушек поддержали ее и решили идти на фронт. А буквально через три дня в госпиталь прислали призывные повестки; одна из них была адресована Марии Корякиной. Это была ранняя весна 1943 года. Вскоре после Маши ушла в армию и ее сестра Калерия…
Мария оказалась на переформировании в окрестностях Москвы. Их часть то соединяли еще с кем-то, то разъединяли… Она побывала в Калинине, Вышнем Волочке, Бологом, Коростене… Когда удавалось, отправляла домой хотя бы коротенькие весточки о себе, об армейских порядках, строевой подготовке.
…Спустя много лет после войны Мария получила письмо-приглашение из чусовской библиотеки, куда она в юности ходила за книгами, на посвященный ей вечер. Во время войны она тоже не порывала с ней связь — прислала как-то библиотекарю письмо с просьбой организовать в ее воинской части библиотеку-передвижку. Объяснила, что дело это нужное: поможет и политбеседы проводить, и почитать бойцам будет что. Книги приходили, их читали, а потом возвращали назад, в Чусовой, ожидали новые посылки.
А на встречу сотрудники библиотеки пригласили Марию после того, как, готовя книжную выставку к очередной годовщине победы, обратили внимание на ее письмо с фронта, опубликованное в годы войны в городской газете. Оно было адресовано матери. Поскольку семью Корякиных в Чусовом хорошо знали, то однажды, встретив на улице Пелагею Андреевну, мать Маши, сотрудник газеты «Чусовской рабочий» поинтересовался, что ее дети пишут с фронта. Она тогда и показала только что полученную от Марии весточку. Ее опубликовали — вместе с заметкой о родителях Марии, тружениках тыла. Правда, письмо пополнилось в газете описаниями фронтовых опасностей, подстерегающих девушку. Не забыл добавить в него корреспондент и патриотического пафоса.
Мария Семеновна ознакомилась с этой публикацией только на встрече с читателями, и ей было весьма неловко за присочиненные корреспондентом подробности ее армейской биографии.
Как она сама вспоминала, самые большие неудобства на фронте создавал ей ее рост — 1 метр 52 сантиметра, ибо подобрать обмундирование по размеру было не так-то просто. Пришлось и шинель для нее специально заказывать, и сапоги 32-го размера шить.
События фронтовой жизни она сама описала в своих повестях, а также в светлой книге воспоминаний «Знаки жизни», не раз рассказывала и мне об этом.
До осени 1942 года, пока не начала формироваться добровольческая бригада, Виктор работал составителем поездов. «Нас было трое распределено, — вспоминал Астафьев. — Двое как-то сразу угадали в эту бригаду, меня подзадержали, я ушел позже. Только в конце октября 1942 года попал в 21-й пехотный полк под Бердском, возле Новосибирска. 70 человек перевели в 22-й автополк, что стоял в военном городке Новосибирска».
На фронте Астафьев поначалу был назначен шофером «газушки», служил в 92-й артбригаде, которая стояла на переформировании. Весной 1943 года их полк в составе 92-й гаубичной бригады, переброшенной с Дальнего Востока, начал двигаться в сторону фронта. Шоферская баранка Виктору не по душе, и он проходит подготовку на артразведчика, потом получает еще одну специальность — связист взвода управления. В этой своей солдатской должности он пробудет до третьего тяжелого ранения.
Как связист он участвует в боях на Брянском, Воронежском, Степном фронтах, воюет в составе 3-го дивизиона 92-й Проскуряковской гаубичной артбригады 17-й Киевско-Житомирской орденов Ленина, Суворова, Красного Знамени арт-дивизии прорыва, входившей в состав 7-го арткорпуса — основной ударной силы 1-го Украинского фронта. Корпус был резервом Главного командования.
В сентябре — октябре 1943 года Астафьев участвует в форсировании Днепра, воюет южнее Киева на Букринском плацдарме, где получает ранение. 25 ноября того же года награждается первой своей боевой наградой — медалью «За отвагу».
Зимой 1944 года он участвует в Корсунь-Шевченковской операции, затем — в весеннем наступлении под Каменец-Подольском, удостаивается ордена Красной Звезды.
«Первый прорыв, — пишет Астафьев, — наш корпус делал на Брянском фронте, во фланг Курско-Белгородской дуги. И когда „началось!“, когда закачалась земля под ногами, не стало видно неба и заволокло противоположный берег Оки дымом, я, совершенно потеряв „рассужденье“, подумал: „Вот бы мою бабушку сюда!..“ Зачем бабушку? К чему ее сюда? — этого я и по сию пору объяснить не сумею. Очень уж бабушка моя любила меня вышутить, попугать, разыграть, так вот и мне, видать, тоже „попугать“ ее захотелось».
Он с горькой усмешкой вспоминает о том, что поначалу солдатикам нравилось, что они находятся в резерве. Они просто еще «не дотюхивали», что вот этим-то резервом дыры и затыкают. Это они в полной мере ощутили, когда их срочно перебросили под Архтырку, поставив задачу занять оборону и задержать фашистскую танковую атаку до подхода основных сил. Бригада с честью выполнила свой долг и задержала танки противника, выдержав пять часов немыслимо страшного боя. Из 48 орудий осталось полтора, одно — без колеса. Противник потерял около двух десятков боевых единиц — машин, танков и множество пехоты… «Небо было в черном дыму от горящих машин, хлеба, подсолнуха, просяных и кукурузных полей, зрело желтевших до боя (стоял август), сделались испепеленными, вокруг лежала дымящаяся земля, усеянная трупами. Вечером на каком-то полустанке из нашего третьего дивизиона собралось около сотни человек, полуобезумевших, оглохших, изорванных, обожженных, с треснувшими губами, со слезящимися от гари и пыли глазами. Мы обнимались, как братья, побывавшие не в небесном, а в настоящем, земном аду, и плакали. Потом попадали кто где и спали так, что нас не могли добудиться, чтобы покормить».
Напряжение на фронте порой достигало такого накала, что он 1 мая 1944 года даже не вспомнил о том, что ему исполнилось 20 лет. «И знаете, отчего я забыл-то? Что этому предшествовало? Военное наступление. Тяжелейшее, сумбурное, хаотические бои и стычки с окруженным в районе Каменец-Подольска, Чорткова и Скалы противником… Об этих боях даже в таком, тщательно отредактированном издании, как „История Второй мировой войны“, сказано, что она, операция по ликвидации окруженной группировки немцев в районе Чорткова, была не совсем хорошо подготовлена, что „командованием 1-го Украинского фронта не были своевременно вскрыты изменения направления отхода 1-й танковой армии противника“, вследствие чего оно, командование фронта, „не приняло соответствующих мер по усилению войск на направлениях готовящихся врагом ударов…“».
