16 декабря 74 г.
Состоялся Пленум ЦК (по госплану на 75 год, «завершающий»). За один день, собственно за 5-6 часов. Вообще в этом году Пленумов, почитай, не было. Оба - предсессионные к Верховному Совету. А зачем?
Этот - скучища. Все те же недостатки, неувязки и узкие места. Те же проблемы. Вялый и бесстрастный Байбаков излагает ситуацию казенно и однотонно. В подтексте и даже в тексте: «воз и ныне там», т.е. об этом точно так же говорилось и на декабрьском Пленуме 73 года.
Оживление вызвал лишь грузинский Шеварднадзе, который докладывал, как он борется со взяточничеством, подхалимажем, нечестностью, рвачеством и т.п. Это, конечно, «малинка», но вместе с тем и что-то светлое пробуждает в заскорузлых мозгах и сердцах сановных бюрократов перед ними борец, который рискует, как может быть рисковали в свое время и некоторые из них, несет с собой нравственный заряд, давно оставленный этой серой массой в своем былом.
Впрочем, вслед за страстной и честной речью Шеварднадзе Ломакин (Приморский секретарь) совершенно открыто занимался подхалимажем под аплодисменты аудитории. Выступление он посвятил Владивостокской встрече Брежнева с Фордом, сопровождая его немыслимыми дифирамбами и, ссылаясь на самих американцев.
Брежнев произнес многостраничное заключение. Бовин мне рассказал следующее. Он, Бовин, вместе с Арбатовым, Иноземцевым, Цукановым, Сухаревским и еще кем-то сидел два месяца в Волынском-2. Готовили доклад Брежнева на Пленуме ЦК. Подготовлено было 42 страницы «красивого» текста на основе изучения вороха разных закрытых материалов. Впрочем, сами же писари пришли к выводу, что ничего нового по сравнению с декабрьским Пленумом прошлого года не придумали. Бовин предложил примерно наказать двух министров и тут же заявить об их отстранении. Идея не прошла. Не прошел вообще этот большой текст. Велено было свести к 5-8 страницам. Суть, думаю, можно свети к фактам, которые привел Рябов (Свердловский секретарь): в 1968 году заложили трубопрокатный цех в Свердловске, в 1970 стройку заморозили, в этом же году заложили такой же цех в Челябинске, в 1972 году заморозили. В 1974 году выяснилось, что, несмотря на импорт, труб не хватает. Но вместо того, чтобы разморозить (впрочем, уже заржавевшие с тех пор стройки), заложили новый цех в другом городе.
Брежнева слушали вяло. Все уже привыкли к красивым речам. Знают, что ничего им не будет и что даже на закрытом Пленуме не осмелятся на какую-нибудь крутую акцию, которая может выглядеть скандально и очернит «новые грандиозные успехи».
Пленум постановил и дальше «руководствоваться выступлениями Брежнева по этому вопросу».
Бовин говорит, что был момент, когда показалось, что Брежнев на Пленум не пойдет: не здоров, мол, устал от Форда, Цеденбала и Жискара, и вообще, - мигнул Бовин, - чувствовалось за всем этим, что «что-то происходит».
Этой атмосфере усталости и томительно пышной бездеятельности соответствовала процедура с Демичевым: его оставили кандидатом в члены Политбюро, освободив от должности Секретаря ЦК. В самом деле, зачем будоражить общественность, возбуждать всякие разговоры? К съезду само собой все образуется.
Мой проект резолюции Пленума, из-за чего так суетился Пономарев, как и следовало ожидать, оказался в корзине. Не знаю уж, как и кому Б.Н. его представлял, но в принятой резолюции следов моего творения незаметно.
29 декабря 74 г.
На восемь дней отпросился отгулять отпуск и поехал в Пушкино.
Конечно, там писал про разные вещи.
Вот одно из размышлений. Живем, вроде в обстановке «всеобщего порядка и спокойствия» в отличие от всяких заграниц. А там - инфляция, безработица, забастовки, социальная ненависть, нападения и похищения людей, взрывы бомб в магазинах и кафе, а то и просто военные действия - стреляют из пушек и бомбят и во Вьетнаме, и на Ближнем Востоке. Судят и казнят, например, в Эфиопии. Не слишком ли нам спокойно?! Не закоснели ли мы в своем видимом благополучии, а оно, должно быть, действительно, массовое. Недели две назад прошел слух, что с 1 января подорожают кофе и полотняные ткани. Так магазины были буквально опустошены. Люди расхватывали все - пододеяльники, простыни, наволочки и прочее белье на сотни рублей в одни руки! А кофе покупали даже такое, которое, наверно, лежало годами и давно выдохлось.
19-21 декабря в Будапеште была Подготовительная встреча к европейской конференции компартий. Накануне говорили о серьезных осложнениях в отношениях с Хоннекером, будто он нас крупно обманывает, произносит подобострастные речи, а сам интегрируется с ФРГ. В результате встречи мы получили то, что хотели - рабочую группу в нужном составе, и теперь начнется в темпе закулисная подготовка, на основе сочиненных нами на Даче Горького текстов, а потом инфильтрация в тех, кто за нас целиком.
Впрочем, братские товарищи за пределами рабочей группы все уже прекрасно видят. Англичанин Фалбер прямо мне сказал: «У всех, с кем бы я ни говорил, ощущение, что все варится за их спиной, но никто не хочет выступать в роли enfant terrible, хотя робкие попытки были со стороны югославов, румын, испанцев и итальянцев». Никто не хочет оказаться за бортом, сойти с этого старого корабля, называемого Международным Коммунистическим Движением. А раз так, приходится мириться с отказом от безбрежно демократической процедуры: нельзя же, в самом деле, писать один или два документа в двадцать восемь рук.
Румын произнес речь, которая в подтексте вся была направлена против нас. Он говорил примерно следующее: Никакой подлинной реальной разрядки нет и не будет, пока не распустят блоки, не выведут войска из других стран, не уничтожат ядерного оружия, не перестанут вооружаться. Пора переходить от слов к делу - от заявлений к реальным мерам и т.п. в этом духе. Я включил это в шифровку для Москвы, для Политбюро. Пономарев меняя поддержал. Но Катушев, курирующий социалистические братские партии, взбеленился: вот, мол, всегда плохие румыны, да югославы, а ваши испанцы и итальянцы всегда хорошие, хотя говорят то же самое. Катушев вычеркнул мой абзац. Но тогда взбеленился Б.Н. и вписал нечто подобное моему. Катушев вычеркнул опять, заявив, что иначе он не подпишет шифровку.
Уже в Москве я узнал от Рахманина (первый зам Катушева), что, информируя свой Отдел о встречах в Будапеште, Катушев с негодованием говорил обо мне.
От чего все это происходит? От того, что даже в рамках Политбюро политику делают не открыто, а путем умолчаний и «нежелания волновать» высшее начальство. Хорошо: ты не хочешь обострять отношения с румынами, может быть это мудро, но тогда добивайся, чтобы это было общей политикой, а не пытайся проводить свою из-под полы, обманывая своих товарищей и втирая очки ПБ. И не в моральной стороне только дело: трусость всегда наказывается -в большой политике, разумеется.
