8 августа, вторник. Весь день шло собеседование, сначала поэты — семинар Е. Рейна, потом переводчики. Я честно отрабатывал весь день на арене. Практически это непрекращающиеся телевизионные интервью. Интервьюированных около 40, а интервьюер один. Постоянная компания зрителей. Моя задача для зрителей не повториться ни в приеме, ни в вопросе и все же честно раскрыть характер и возможности каждого. Ребята, кажется, интересные, ощущение некой плотности набираемой команды. Идут в основном девочки, но есть и пареньки. Понравился сын Тани Сотниковой. Все-таки взяли на перевод медлительную и степенную Таню Шалиткину, сестру нашего главбуха, она девочка старательная, но тем не менее пробила ее О.В. Чего-то я девочку пожалел. Самое главное, как она изменилась после того, как объявлены были результаты — помолодела лет на пять. Тем не менее одного балла ей не хватило, пришлось зачислять только на испанский язык.
В Москве жуткая катастрофа. На Пушкинской площади в переходе в 6 вечера взорвалась мина. Очень большое количество жертв, свыше пятидесяти. Это опять терроризм. Теперь отпадает отмена регистраций, ужесточится режим. Мне последнее нравится, потому что на общежитие все время нападают. Научат ли последние события чему-нибудь московские власти? Решатся ли они убрать все киоски и торговые точки из переходов? Ранение в основном люди получили от осколков стекла.
Тут же, уже через пару часов В.В. Жириновский говорил о том, что мертвый чеченец это хороший чеченец. Гадость какая-то такое говорить. Но все это со слов телевидения. Впрочем, в смелости ему не откажешь.
Прочел роман Нины Катерли «Тот свет». Это слюнявое произведение из провинциальной жизни. Похоже это все на запись словами какого-то бразильского телесериала. Разные истории, антураж, декорации и имена русские. Облегченная бытовая проза, которой мы баловались лет сорок назад и которая нынче скучна и никому не интересна. Язык усередненный, плоский, будто бы это машинный перевод с какого-то другого. Перевод бесцветный, но грамотный.
Звонила Галя Кострова, возможно их издательство возьмет мои дневники. Я уже придумал, как я их сделаю. Теперь надо отобрать пробные куски. На работе у меня о дневниках говорят много, но все пока видят в них частное.
9 августа, среда. Такое ощущение, что уже проработал неделю, усталость даже в костях. С утра проходило собеседование. На этот раз очень тяжело и медлительно шли прозаики А.Е. Рекемчука. У самых лучших, как всегда, недоставало баллов, у меня порой возникали сомнения, что конкурсные работы и этюды писаны одним и тем же лицом. Талантливые и неталантливые девочки шли очень кучно. Отличницы были не самым лучшим материалом. Много сил отнимало выяснение заинтересованности и глубины всех этих девочек и мальчиков. Я придумывал все новые и новые вопросы, заходил со всех сторон. Потом даже Алеша Антонов отметил меня как мастера художественного слова. Казус возник во время приема драматургов. У одного довольно средне сдававшего, но проходившего ребенка, у Оли… не оказалось аттестата. Обычные хитрости, девочка поступала в два вуза, по закону вплоть до зачисления мы можем пользоваться копией, но к моменту зачисления нужен оригинал. Оказалось, что у ребенка аттестат в какой-то еврейской академии, ее зачислили, но она теперь хочет к нам, потому что понимает, здесь образование настоящее, без кнедликов, но канцелярия закрыта, и аттестата она получить не может. Собственные проблемы с огромной настойчивостью она хотела переложить на меня. Но и я здесь стоял насмерть. Даже показал ей личные дела, в каждом из которых лежал документ об образовании.
После собеседования быстренько устроили маленькую вечеринку по поводу присвоения мне звания. За пару дней до этого я давал Наде Годенко деньги, но она мои деньги пожалела и уложилась не в 2000 рублей, а в 1500. Такие маленькие пьянки я очень люблю, да вдобавок здесь на меня нашло редкое умиротворение, и я почувствовал какое-то почти семейное отношение ко всем. А что у меня есть кроме института? Молодцом здесь показали себя Дима и Слава, так замечательно к окончанию собеседования все подготовившие. Сережа Лыгарев пришел даже с цветами.
Вечером по ТВ много говорили о вчерашнем происшествии на Тверской и о создании какого-то оппозиционного блока. Во главе этой новой общественной организации Борис Абрамович Березовский, С.Говорухин и отчего-то Василий Павлович Аксенов. Чему он, так хорошо устроившись в Америке, теперь собирается учить нас? Я помню, с каким пафосом В.П. уезжал, как давал по западным радиостанциям интервью, что его не печатают, а в это время «Новый мир» спокойненько выходит с его последней прекрасной повестью «В поисках жанра». Какое там не печатали, просто в Америке произрастал другой сорт колбасы. Все, что я читал у Аксенова после этого, было скучно. Вообще ребята хорошо устроились, учат и там, и здесь, не ленятся и учат даже во время собственных каникул. Какое прекрасное эрудированное племя учителей российского населения. Поэт в России больше, чем поэт!
Начал читать для конкурса роман Эргали Гера «Дар слова. Сказки по телефону». Первая глава просто блестящая. Что-то похожее о сексе по телефону. Вырастают новые типы, молодежь…
10 августа, четверг. Уезжает из Москвы в Сеул Сон Сим Бо. На прощанье он передает мне роскошный веер, которым должен пользоваться лишь «мастер» и прелестное маленькое письмо. В искренности этого сеульского профессора у меня нет основания сомневаться. Как хорошо, что еще есть люди, смотрящие на нашу страну с надеждой и обожанием.
Из переписки с Мишей Сукерником.
«Дорогой Миша!
Я твердо усвоил из Вашей записки, что в середине ноября двигаться никуда не следует. В начале октября я, на неделю, «е.б.ж.», хочу слетать в Иркутск на какие-то очередные «дни». Мысль у меня возникает коварная — организовать семинар по прозе из ребят-заочников из Восточной Сибири, но это при условии, если за семинар возьмется Распутин. Я представляю себе такую схему, как ни парадоксально: именно самое уникальное — повседневный творческий процесс на месте, а академия — в Москве. У меня даже есть романтическая и наверняка не осуществимая мысль, что хорошо бы также семинар сделать в Красноярске, с Астафьевым. И уже сейчас возникает совсем бредовая идея. Представляете себе, вдруг еще действует Межиров, который живет в Америке. И если он живет где-нибудь поблизости, то с ним тоже можно договориться о наших студентах в Штатах. А Межиров в былом — наш профессор, два года уже как он «сбёг» из Москвы, мы платили ему зарплату. Вот таким сугубо прозаическими мыслями, дорогой Миша, я и живу, вместо того, чтобы предаваться размышлениям о высоких материях.
